Густав Эмар - Фланкер

Мы видели, как не удалось индейцам-апачам нападение на спящих дона Мариано и Верного Прицела и каким образом поплатился негодяй Доминго за свое предательство.

К сожалению, он имел достаточно времени, чтобы передать врагам намерения охотника и дона Мариано, и все сказанное им было внимательно выслушано.

Но когда апачи узнали, что имеют дело с противниками более сильными, нежели они предполагали, и увидели, что вместо желаемого нападения им приходится защищаться, они побежали, намереваясь условиться, что им предпринять, чтобы опередить врагов и расстроить их замыслы.

Совещание было коротким. Несмотря на темную ночь, они сели на коней и направились к Небесному городу, чтобы войти в него прежде врагов и иметь время приготовить друзей и испросить у них помощи.

Дона Эстебана с несколькими воинами скрыли на опушке леса. Вожди не смели открыто преступить индейский закон, введя в город не пленного бледнолицего; дон Эстебан был вынужден согласиться ждать их возвращения.

Но если индейцы не теряли времени, то и охотники так умно распорядились, что, как мы и видели, Верный Прицел, переодетый исцелителем Юмы, входил в Небесный город в одно время с ними.

Пока Красный Волк спешил созвать великий совет старейшин, Олень, отделясь от него, помчался к жилищу своего друга, старшего священника, который во время его появления беседовал с Голубкой и Дикой Розой, посетившими его. Старший священник предупредил Голубку о приезде Оленя — о чем она уже знала — и просил ее умолчать о деятельном участии, принимаемом ею в задуманной им попытке посвящения обеих девушек в весталки.

Голубка согласилась молчать, но не забыла известить его о прибытии в город одного великого исцелителя по имени Кролик, который может вылечить пленниц Оленя. Старший священник поблагодарил Голубку и сказал, что, вероятно, увидит Атояка на совете и не забудет попросить его привести к нему Кролика.

Несколько успокоенный, старший священник простился с обеими индианками и отправился к Оленю, ожидавшему его.

На первое же нетерпеливое пожелание молодого вождя навестить своих пленниц старик ответил, что для лучшего наблюдения за ними и для отвлечения стесняющего его любопытства праздных жителей, надоевших ему своими постоянными посещениями, он вынужден был поместить их во дворце дев Солнца в ожидании возвращения их законного владельца.

Олень преодолел гнев, овладевший им при этом известии, и, протянув руку старшему священнику, сказал ему кротким голосом, в котором не отразилось ни малейшего внутреннего волнения:

— Отец мой любит меня, он хорошо распорядился, и я благодарю его за это.

Старший священник снисходительно поклонился и слегка дотронулся кончиками пальцев до протянутой Оленем руки.

— Ваконда внушил мне эту мысль, — ответил он смиренным голосом.

— Да будет благословенно святое имя Ваконды, — сказал вождь. — Не дозволит ли мне отец мой видеть моих пленниц?

— Несмотря на мое желание, это невозможно, к сожалению.

— Как невозможно! — воскликнул молодой человек с нетерпением, которого он не смог скрыть.

—Закон запрещает мужчинам вход во дворец дев Солнца.

— Это правда, но мои пленницы не принадлежат к обществу дев Солнца — они бледнолицые женщины, приведенные сюда мной, и ничто не препятствует возвратить их мне.

— Сын мой ошибается; их пребывание среди дев Солнца поставило их под устав закона. Вынужденный важными обстоятельствами поместить их во дворец дев Солнца, я в первую минуту не подумал об этом. Я хотел, соображаясь с наставлениями моего сына, спасти их во что бы то ни стало. Теперь я сожалею, что так поступил, но уже поздно.

Оленем овладело сильное желание разбить череп негодному лицемеру, так дерзко насмехавшемуся над ним, но, к счастью священника и его самого, так как такой поступок не остался бы безнаказанным, он и тут сумел овладеть собой.

— Хорошо, — произнес он через минуту, — отец мой добр, он не захочет довести меня до отчаяния. Нет ли какого средства отвратить это, по-видимому, непреодолимое затруднение?

Священник, казалось, колебался. Олень пожирал его глазами в ожидании ответа.

— Да, — проговорил старик через минуту, — может быть, и есть средство.

— Какое же? Говори, отец! — радостно воскликнул молодой человек.

— Должно, — ответил старик с ударением на каждом слове, — испросить на большом совете позволения взять их оттуда обратно.

— Я и не подумал. Действительно, великий совет может разрешить это… Благодарю моего отца. О! Я добуду это позволение.

— Желаю тебе этого, — ответил старик таким тоном, который заставил Оленя задуматься.

— Разве отец мой полагает, что великий совет захочет обидеть меня и откажет в такой ничтожной милости? — спросил Олень.

— Я ничего не полагаю, сын мой, — Ваконда держит в своей деснице сердца старейшин, он один может расположить их в твою пользу.

— Отец мой прав. Я немедленно отправляюсь на совет — в настоящую минуту он должен быть собран.

— Действительно, первый глашатай могущественных старейшин звал меня за несколько минут до прибытия моего сына.

— Так отец мой отправится на совет?

— Я пойду вместе с сыном, если он согласен на это.

— Это будет величайшая честь для меня. Могу ли я рассчитывать на помощь моего отца?

— Был ли Олень когда-нибудь лишен моей помощи?

— Нет, никогда. Но сегодня мне в особенности хотелось бы быть уверенным, что отец не откажет мне в ней.

— Сын мой знает, что я люблю его и поступлю как должно, — уклончиво ответил священник.

Олень вынужден был удовольствоваться этим двусмысленным ответом.

Выйдя вместе из дома, они перешли площадь, намереваясь войти в хижину старейшин, где собрался совет.

Толпа индейцев наполняла площадь, обычно пустую; по мере приближения к ним старшего священника все громко приветствовали его и расступались с уважением, смешанным со страхом. Старшего священника скорее боялись, чем любили, как и всегда это случается с людьми, обладающими большой властью. Но он, казалось, не замечал волнения, производимого его появлением. С опущенными глазами, скромной и даже униженной походкой вошел он во дворец в сопровождении молодого вождя, уверенная поступь которого и гордый вид составляли поразительный контраст со смиренной осанкой старшего священника.

Не станем входить в подробности разбирательств, состоявшихся на совете, не будем передавать речей, произнесенных Красным Волком и Оленем, — это завлекло бы нас очень далеко и читателям показалось бы скучным. Ограничимся лишь тем, что скажем, что как ловко ни старались оба вождя апачей, созвавшие собрание, пытаясь добиться согласия на свои предложения, все их старания ни к чему не привели.