Уилбур Смит - Божество реки

Мое лицо скрывало покрывало, чтобы никто из пленных не узнал меня. Я оглядывал каждого, проходя мимо, и узнал двух князей. Ахекку возглавлял южный клан, свирепствовавший на землях вокруг Асуана, Элефантины и первого порога, а Сетек орудовал севернее. Он был князем Ком— Омбо.

Очевидно, Шуфти сумел собрать всех, кто только успел прийти к нему за столь короткое время. Среди пленных были члены почти всех кланов разбойников. Я указал на главарей, хлопнув по плечу, и стражники оттащили их в сторону.

— Ты уверен, что никого не пропустил? — спросил Тан, когда мы прошли вдоль ряда разбойников.

— Как могу я быть уверенным? Я же говорил, тебе, что не видел всех князей.

Тан пожал плечами.

— Трудно было надеяться поймать всех пташек одним броском сети. Можно считать, что нам повезло, если поймали сразу троих. Теперь давай осмотрим головы. Может, нам повезет еще раз и мы найдем еще кого-нибудь среди убитых.

Такое отвратительное занятие повлияло бы и на менее утонченный желудок, чем мой, однако человеческая плоть, живая или мертвая, — привычный товар для меня. Мы беззаботно сидели на ступенях храма и наслаждались завтраком, а стражники приносили головы за окровавленные волосы и показывали нам. Языки болтались между бессильных губ, и пыль покрывала остекленевшие глаза, смотревшие в мир иной, куда направлялись их души.

Аппетит у меня был великолепный, так как я очень мало ел за последние два дня. Я буквально пожирал вкуснейшие пироги и фрукты, которыми снабдил нас Тиамат, и указывал Тану на головы тех, кого узнал. Среди убитых было по меньшей мере двадцать обычных грабителей, с кем я встречался по делам вельможи Интефа, но только один из покойников был князем сорокопутов. Это был Нефер-Тему из Кены, младший представитель этого подлого братства.

— Итого четыре разбойника, — удовлетворенно проворчал Тан и приказал поставить голову Нефер-Тему на вершину пирамиды черепов, сооруженной перед колодцами Галлалы. — Итак, мы уже посчитались с четырьмя сорокопутами. Нам осталось найти еще девятерых князей. Давайка зададим несколько вопросов нашим пленным.

Он стремительно поднялся, и я, торопливо проглотив остатки завтрака, неохотно последовал за ним обратно в храм Беса.

Хотя именно я объяснил Тану, почему необходимо получить осведомителей из всех кланов, и сам предложил ему, как следует вербовать их, теперь, когда настало время действовать, меня охватило чувство вины и раскаяния. Одно дело предложить беспощадную расправу, а другое — участвовать в ней.

Я попытался было отговориться, сказав, что раненые в походном лазарете нуждаются в моей помощи, однако Тан весело отмахнулся.

— Брось, Таита, свои угрызения совести. Ты будешь рядом со мной во время допроса, чтобы убедиться, не пропустил ли ты кого-нибудь из своих друзей.

Допрос был скорым и безжалостным. Таким, я полагаю, он и должен был быть в соответствии с характером людей, с которыми мы имели дело.

Вначале Тан вскочил на каменный алтарь Беса и, подняв в руке ястребиную печать, с усмешкой посмотрел сверху вниз на пленных. От этой усмешки холодок прошел по их спинам, хотя они и сидели под прямыми лучами жаркого солнца пустыни.

— Я, облаченный властью ястребиной печати фараона Мамоса, говорю его голосом, — мрачно произнес Тан, высоко подняв статуэтку. — Я ваш судья и ваш палач.

Он остановился на мгновение и медленно обвел взглядом поднятые вверх лица разбойников. Они отворачивались, встретив его глаза. Никто не мог выдержать пронизывающего взгляда.

— Вас захватили на месте грабежа и убийства. Если кто-либо из вас может отрицать это, пусть встанет передо мной и объявит о своей невиновности.

Подождал. Нетерпеливые тени стервятников пересекали двор храма.

— Говорите же, невиновные. — Тан поднял глаза на кружившихся в небе птиц с гротескными розовыми лысыми головами. — Вашим братьям не терпится начать пир. Не заставляйте их ждать.

По-прежнему никто из разбойников не издал ни звука и даже не пошевельнулся. Тан опустил ястребиную печать.

— Ваши действия, о которых свидетельствуют все присутствующие, обвиняют вас. Ваше молчание подтверждает обвинение. Вы виновны. Именем божественного фараона я выношу вам приговор. Приговариваю вас к смерти через обезглавливание. Ваши головы будут выставлены на шестах вдоль караванного пути. Увидев ваши ухмыляющиеся черепа у дороги, все законопослушные путники поймут, что сорокопут встретился с орлом. Они поймут, что век беззакония прошел на нашей земле и мир вернулся в Египет. Я все сказал. Фараон Мамос кончил.

Тан кивнул. Стражники подтащили первого пленного к алтарю и поставили на колени.

— Если ты правдиво ответишь на три вопроса, тебе сохранят жизнь. Ты поступишь в мои войска стражи и получишь довольствие и права воина. Если ты откажешься отвечать на вопросы, приговор будет приведен в исполнение.

Он сурово посмотрел сверху вниз на пленного.

— Первый вопрос: к какому клану ты принадлежишь? Осужденный не ответил. Клятва кровного родства сорокопутов заставляла его молчать.

— Второй вопрос: какой князь правит вами? Разбойник по-прежнему молчал.

— Наконец, третий и последний вопрос. Отведешь ли ты меня в тайное убежище своего клана?

Человек поднял глаза и сплюнул. Желтая слюна разлетелась по камням. Тан кивнул, и стражник, стоявший над коленопреклоненным пленным, взмахнул мечом.

Удар был точным, и голова казненного покатилась к подножию алтаря.

— В пирамиде будет одной головой больше, — тихо сказал Тан и кивком приказал подвести следующего пленного.

Он задал те же три вопроса и, после того как сорокопут вызывающе выругался, снова кивнул. На этот раз палач промахнулся, и тело забилось на земле с полуперерубленной шеей. Потребовалось еще три удара мечом, прежде чем голова покатилась на камни.

Тан отрубил двадцать три головы — я начал считать их, чтобы подавить в себе приступ жалости, ослаблявшей волю, — когда наконец первый из разбойников не выдержал. Он был еще молод, совсем мальчик. Высоким и звонким голосом выпалил ответы, прежде чем Тан успел задать свои три вопроса.

— Меня зовут Гуи, я кровный брат клана Басти Жестокого. Я знаю его тайное убежище и могу отвести тебя туда.

Тан улыбнулся с мрачным удовлетворением и жестом приказал отвести паренька в сторону.

— Позаботьтесь о нем, — предупредил он тюремщиков. — Теперь он воин синих и ваш товарищ по оружию.

После первого дезертирства разбойники начали сдаваться, хотя по-прежнему многие бросали вызов Тану. Одни проклинали его, другие вызывающе смеялись ему в лицо, пока не опускался меч, и смех замолкал с последним выдохом из перерубленной шеи, с которым показная смелость покидала тело.