Реджинальд Кофмен - На острове Колибрия

Улыбка барона Раслова не понравилась Вильяму.

– Сегодня спектакль-гала. Идет «Тоска», – сказал министр, окидывая своим хитрым взглядом американца, открытое лицо которого было воплощенным отрицанием дипломатического искусства. – Я настоятельно советую вам присутствовать, мистер Копперсвейт. То, что вы при этом увидите, поможет вам разобраться в некоторых вопросах, касающихся нашей страны, которые, быть может, до сих пор вы понимали неправильно.

Билли выслушал это с порозовевшим, но невинным лицом и не счел входящим в свои официальные обязанности передать последние слова барона мистеру Доббинсу. Родственники Копперсвейта были против его поездки во Влоф. Как большинство его молодых земляков, он старался скрывать свои самые сокровенные чувства, но все-таки не сумел вполне умолчать о впечатлении, произведенном на него чарами «девушки с тамбурином», которая, по-видимому, была увезена домой в Колибрию, и светские родичи Билли были в страхе, как бы он не разыскал эту «певичку из кафе» и не женился бы опрометчиво на ней. Теперь он не желал подсказывать Доббинсу, как представителю родни, что они могут встретить ее в опере, и разве только тюремное заключение могло бы помешать ему быть на этом спектакле.

– Вам придется иногда видеться с королем, – настаивал он. – Почему бы не пережить поскорее первое потрясение?

Они пошли на «Тоску».

Американский представитель и его секретарь проследовали сквозь двойную шеренгу солдат и, войдя в театр, отыскали свои места, которые Билли, как истый житель Нью-Йорка, заблаговременно забронировал за собой в середине одного из первых рядов. Литерные ложи у сцены были пусты и пустовали в течение всего первого акта. Копперсвейт не стал смотреть на обычное искажение римской церкви святого Андрея. Он не стал притворяться, что слушает арию более чем посредственного тенора. Его голубые глаза лихорадочно бегали по рядам погруженного в полумрак зрительного зала. Но, насколько он мог судить, нигде не было видно ни одного знакомого лица.

Рядом с ним села женщина. Простое платье только подчеркивало ее прекрасную фигуру, и она была такая белокурая и была так мало похожа на остальных женщин кругом, что Билли мысленно прозвал ее «валькирией». Его, конечно, могла интересовать теперь только одна женщина, но от этой соседки он надеялся почерпнуть кое-какие сведения.

В прежнее время он был большой мастер налаживать такие ни к чему не обязывающие разговоры и задал даме какой-то незначительный вопрос. Он обратился к ней по-гречески и, к своему удивлению, убедился, что она его не понимает. Тогда он заговорил по-английски.

– Скажите, где король?

Она была удивлена, но улыбнулась. Билли подумал, что она должна очень нравиться мужчинам.

– Как я могу это знать? – вопросом ответила она.

Ее руки дрожали, она нервно теребила веер из перьев. Это заинтересовало Билли. Он решил, что у нее немецкий акцент. Потом он решил, что она смеется над ним.

Когда, после финального Те Deum упал занавес, раздались аплодисменты. Но они относились не к второразрядным исполнителям, а к худому, низкорослому и невзрачному человеку с бородкой, в жакетном костюме и в ермолке, который опустился в кресло неподалеку от американцев. Он, видимо, старался избежать такого внимания.

– Этот тип, – шепнул Билли мистеру Доббинсу, – любит, чтобы его чествовали, а делает вид, будто это ему неприятно. Как вы думаете, кто он такой?

У «валькирии» был, очевидно, прекрасный слух. Она услышала и ответила:

– Я только что прибыла в Колибрию, но мне уже называли его.

Итак, она вовсе не смеялась! Билли тотчас воспользовался представившимся случаем – ведь всякие сведения могли оказаться полезными:

– Кто же это?

– Это могущественный Тонжеров, лидер республиканской партии в парламенте. – Сказав это, она вдруг вздрогнула; в свете вспыхнувших люстр ее лицо пылало румянцем. – А там… там…

Но ей незачем было объяснять, кто были новоприбывшие. В королевскую ложу, которую Билли узнал по ее расположению и по декорировавшим ее флагам, вошел, улыбаясь, барон Раслов. За ним следовал невысокий, худой человек с седой бородкой и глубокими складками между косматых бровей, вытянутый в струнку старый солдат, которого публика приветствовала криками: «Обрадович! Генерал Обрадович!» Это был колибрийский герой, отличившийся в турецкой войне. За этим ветераном шли мужчина и женщина, представлявшие своим видом резкий контраст с блестящей формой военного. На них были крестьянские костюмы, и их появление было встречено криками и аплодисментами галерки. И, наконец, последним вошел коренастый человек средних лет со смуглым недовольным лицом.

На нем был голубой мундир с белыми шнурами. Поперек широкой груди шла черная с желтым лента, посредине которой красовалась многоконечная бриллиантовая звезда ордена Влофского креста. Его гладко выбритое лицо выражало силу, короткий мясистый нос и сжатый рот свидетельствовали о решительном характере. Но правый угол верхней губы был слегка оттянут кверху, как бы указывая на привычку относиться к людям с презрением и насмешкой. Этого человека нельзя было назвать красивым, но, если бы не эта черта, то общее впечатление решительности и силы даже располагало бы к нему. Во всяком случае и друзья и враги одинаково признавали гордость осанки его величества Павла III, короля Колибрии.

– Что ж! – пробормотал Вильям, на которого не так просто было произвести впечатление. – Я никогда еще не видел коронованной головы, но если бы у этой не была малость перекошена пасть и если бы она не выражала хронический кацен-яммер, то я считал бы ее в полном порядке. Как ваше мнение, дядя Фред?

Доббинс окидывал взглядом людей, расположившихся в королевской ложе. Крутя пальцами свои нафабренные усы, он шепнул:

– Не говори так громко!

Никто не любит, чтобы ему указывали, что он говорит громче, чем следует. Билли огрызнулся:

– О, – сказал он, – вы-то, конечно, видели только одну черту лица, а именно – нос.

Доббинс взглянул на своего спутника.

– Почему же нет? – спросил он и добавил: – Это универсальный ключ к характеру. Я прошу тебя, – продолжал он, – тоже взглянуть на него. Даже отсюда всякий может видеть, что носовой хрящ короток. – Доббинс, вообще не педант, всегда начинал говорить ученым языком, как только речь заходила о носах. – Верхняя челюсть велика, но не настолько, чтобы этим объяснить такие широкие носовые крылья. У большинства людей носовые крылья развиты гораздо меньше, чем у него и, насколько я успел заметить, у большинства колибрийцев. Это указывает на сильные лицевые мускулы. Так называемая «мышца смеха» заведует улыбкой, и ты сам видел!… Нос этого человека принадлежит к классу А, разряд шестой, подразделение тэта.