Реджинальд Кофмен - На острове Колибрия

– Мы с капитаном, – громко сказал он, – старые друзья.

Лицо Загоса стало еще мрачнее, Копперсвейт же снова обратил все свое внимание на принцессу. Она упорно смотрела на сцену, но ее губы как будто шевелились.

Билли нагнулся ниже. Он услышал:

– Не рискуйте больше, мой друг.

– Мне понравился цветок, – храбро сказал Билли. Не шевельнув своей очаровательной головкой, она

вытянула веточку из букета, приколотого к орденской ленте на ее груди. Ее рука на миг коснулась его.

Упал занавес. В ложе и в зале зажглись огни. Они осветили Билли, целовавшего то цветы, то ручку принцессы Ариадны.

Видел ли это Корвич? Конечно, да! Хуже того: видела публика. Кто-то крикнул вслух, что Копперсвейт – вновь назначенный американский представитель. Кто-то подхватил этот крик, а за ним остальные. Публика поднялась на ноги и принялась выражать криками свое одобрение.

– Посмотрите на его величество! Скорее!… Посмотрите на оарона!

Это говорил Загос. Под защитой барьера ложи он ударял ногой по щиколотке Билли.

Как человек, очнувшийся от слишком живого сна, Копперсвейт взглянул через зал на королевскую ложу. Там король и его премьер, наклонившись друг к другу, о чем-то возбужденно говорили. У обоих был крайне недовольный вид. В нахмуренных бровях короля чувствовалась угроза, и угроза была в улыбке Раслова.

Премьер-министр встал. Он поклонился публике, делая вид, что проявленный ею энтузиазм относился к его повелителю. Величественным взмахом своей короткой руки он заставил замолчать зал.

Затем, все еще улыбаясь, он заговорил.

Смущение Билли мешало ему понимать слова, но он понял, что в своей речи Раслов принимал все еще раздававшиеся аплодисменты, как законную дань королю. Новые аплодисменты были, по-видимому, ответом на какое-то сообщение министра, где имя короля Павла неожиданно сочеталось с именем принцессы Ариадны. Она – ее королевское величество – тоже встала. Она стояла рядом с Копперсвейтом, неподвижная, как статуя, и такая же бледная. Рев толпы, в котором приветственные возгласы не совсем заглушали отдельные крики неодобрения, закончил внезапно речь министра.

– В чем тут дело? – спросил Билли.

– Барон, – сказала принцесса, – объявил о моем обручении с… королем.

Копперсвейт поднял правую руку. Он все еще держал в ней королевские ландыши. Какой же он был дурак!…

– Идите! – сказала принцесса. Затем она обратилась к Загосу:

– Лейтенант, берегите этого джентльмена как зеницу ока!

Рука Билли упала. Шатаясь, он шагнул к двери. Когда он проходил мимо, капитан Корвич засмеялся.

Дикий зверь, будучи ранен, ищет одиночества, а раненый человек ищет своих друзей. Билли стремительно обогнул угол театра и, войдя через главный вход, принялся разыскивать среди публики Доббинса.

В зрительном зале толпился народ. Часть публики стремилась к выходу, другие оставались выражать протест против объявления премьера, причем кое-где раздавались даже свистки. Когда Копперсвейт протолкался к тому креслу, где сидел американский представитель, оно оказалось пустым. Иностранному дипломату неудобно присутствовать при демонстрациях по внутренним политическим вопросам. Поэтому Доббинс уже находился на обратном пути в американскую миссию.

Билли быстро сообразил это. Прежде чем преданный своему долгу Загос мог догнать молодого американца, Билли, пренебрегший услугами извозчика, скрылся в толпе и направился через площадь Святого Иоанна Дамаскина и дальше по широкой Леофорус-Урании, прекрасному бульвару, соединяющему современную часть Влофа с узкими и извилистыми улочками Старого города.

Американская миссия во Влофе, как и многие американские миссии, не является зданием, от которого билось бы гордостью американское сердце. Это довольно удобный дом, но весьма заурядного вида, и стоит он на извилистой Рыцарской улице, на полдороге между Синай-Страда и старинным Платейя-Евдоксия. Эта улица более живописна, нежели аристократична. Балконные окна вторых этажей почти сходятся над головой, и фонари попадаются редко. Когда Билли свернул на эту улицу, мысли его были в полной власти угнетавших его чувств. Он думал о том, что если он был ослом, приехав сюда, то он был двойным ослом, не убив Корвича тогда же в Нью-Йорке и не женившись сразу на принцессе. Он ругал себя, короля и капитана с полной беспристрастностью, как вдруг его внимание привлек звук шагов.

Впереди он смутно различил фигуру женщины. Она показалась ему как будто знакомой и двигалась по улице в одном направлении с ним.

Кто же это мог быть?

И вдруг показался еще кто-то. Из тени ближайшего подъезда, в двух шагах впереди Билли и как раз напротив миссии, вынырнул человек.

Человек этот бросил взгляд на Копперсвейта и затем спокойно толкнул его плечом в грудь. Это был любезный капитан Корвич собственной персоной.

Копперсвейт отбросил его к стене дома и сказал:

– Оставьте меня в покое!

Корвич не выказывал намерения послушаться. Он отскочил от стены и опять очутился перед Копперсвейтом. Было достаточно светло, чтобы заметить злобную улыбку на лице колибрийца.

– Уступите мне дорогу, – сказал он, – а не то у вас может разболеться голова. Я слыхал, что в Нью-Йорке вы были подвержены головным болям.

– Да, – согласился Билли, – и это заразительно. Если вы меня тронете хоть пальцем, то это случится с вами.

Корвич разозлился:

– Вы посмели поднять руку на офицера гвардии его величества. Я утром пришлю к вам моих секундантов.

– Отлично!

Копперсвейт искренне обрадовался. Как опытный фехтовальщик, он всегда мечтал хоть об одной настоящей дуэли, а в этот вечер ему и подавно было все равно, с кем драться. Впрочем, принимая во внимание все обстоятельства, этот противник был ему особенно желателен. Итак, в жизни оставалось еще хоть немного радостей!

– Будьте спокойны, пришлю, – подтвердил еще раз капитан.

Но радость Билли уже увяла: он со вздохом вспомнил о своем официальном положении.

– Только знаете ли, ничего из этого не выйдет, – сказал он. – Я член американской миссии и мне нельзя драться!

Билли попробовал проскользнуть вперед, подался вправо, влево, но его противник каждый раз ловко загораживал ему дорогу. Как раз над ними чадил и коптил один из редких фонарей Рыцарской улицы. В его свете изрезанное шрамами лицо Корвича показалось Билли какой-то дьявольской маской.

– Как это удачно сложилось! – насмешливо заметил офицер, по-прежнему загораживая Билли путь.

Билли ощетинился.

– Я хочу сказать, – пояснил он, – что мне запрещено драться на дуэли. Что касается любого другого вида борьбы, то…

Он замахнулся и ударил ладонью по осклабившейся пасти колибрийца. Звук получился довольно громкий.