Реджинальд Кофмен - На острове Колибрия

– Выставят, – поправил Билли. – По-американски это называется «выставить», хотя впервые это слово в таком смысле использовал еще Шекспир. Итак, как лицо, принадлежащее к персоналу мистера Доббинса, я должен подать в отставку и уехать, или же меня выставят и я уеду. Ну, а что если бы я не принадлежал к его персоналу? Что если бы я был просто обыкновенным американским гражданином? Мистер Доббинс, дядя Фред, вот моя отставка: я ухожу с должности и… остаюсь!

– Как? Что?! – Доббинс подскочил на стуле. – Что ты еще выдумаешь?

Барон Раслов тоже был явно озадачен. Но, покачав головой, он сохранил свой неизменный сладкий вид.

– Мистер Копперсвейт, я преклоняюсь перед вашей изобретательностью. Но, право, климат Колибрии, как помнится, было сказано не то мистеру Доббинсу, не то вам, крайне вреден для людей определенного типа. Вы принадлежите к этому типу.

– Я принадлежу к неиммунизированным людям? – усмехнулся Билли.

– Дипломатическая служба, – вздохнул барон, – является единственной известной профилактикой. – Он направился к двери. – Мистер Доббинс, я искренне советую вам употребить все ваше влияние на вашего храброго соотечественника.

Он вышел. Билли первый спохватился позвонить слуге, чтобы проводить его.

Затем оба американца – они уже не были начальником и его секретарем – остались в приемной одни. Доббинс, казалось, старался вырвать с корнями свои усы.

– А ты, – крикнул он своему бывшему подчиненному, – ты еще уверял, что все неприятности кончились!

– Не унывайте, – сказал Билли и похлопал своего старшего друга по плечу. – Они и кончились – в отношении вас.

– Кончились? – чуть не плача, повторил Доббинс. – Кончились, когда ты добровольно отказался от неприкосновенности, которую тебе давала принадлежность к миссии?

– Дипломатическая неприкосновенность не много значит в Колибрии, – возразил Копперсвейт. – А кроме того, – добавил он, – вы сами видели, что мне ничего не оставалось, как добровольная или принудительная отставка.

Большинство людей, когда чувствуют, что их побили в споре, возвращаются к своей исходной предпосылке и начинают все сначала. Это кажется им более достойным, чем сдача позиций. Так поступил и Доббинс.

– Кончились! – иронически воскликнул он. – Если кончилась моя ответственность за тебя перед департаментом иностранных дел, то ты лишь удвоил мою ответственность перед твоей семьей.

– Вы считаете меня несовершеннолетним?

– Я не считаю тебя достигшим того возраста, когда люди становятся благоразумными, и сомневаюсь, чтобы ты когда-либо его достиг. – Затем Доббинс оттаял. – Послушай, Билли, тебе необходимо уехать!

Память Копперсвейта перенесла его в кафе «Колибрия» на Ректор-стрит, а оттуда перепрыгнула в литерную ложу Национального оперного театра во Влофе.

– Я должен остаться, – упрямо, но более мягким тоном произнес он.

– Это опасно.

– Я так не думаю.

– А я это ясно вижу.

– Ну что ж, я не боюсь.

– Но я не могу отступать от правил. Этот чертов барон прав. А поскольку он опирается на право, я не могу защищать тебя. Понимаешь, не могу!

– А вы и не беспокойтесь, – сказал Билли.

– Но послушай минутку, Билли. Придется, пожалуй, сказать тебе… Видишь ли, твои родные… Ты помнишь, какой они подняли шум, когда узнали – когда я нечаянно проговорился им – об этой девушке из кафе?

– Еще бы! Вся эта кутерьма поднялась при мне. Это все обрушилось на мою голову.

– Хорошо. А знаешь ли ты, почему они в конце концов согласились на твой отъезд со мной? Только потому, что они не верили, что «девушка с тамбурином», вскружившая тебе голову, действительно покинула Нью-Йорк. Они думали, что если ты поедешь сюда искать ее, ты ее не найдешь и мысль о ней постепенно выветрится из твоей головы. Поэтому они и вверили тебя моему попечению. А теперь, оставаясь здесь, ты подвергаешься опасности худшей, чем… гм… опрометчивая женитьба. Я повторяю, что я отвечаю за тебя перед твоим отцом и матерью. Ты должен это понять и уехать. Да, да, барон не шутит!

– Я должен остаться в Колибрии, – вторично заявил Билли. – Обо всем этом я догадывался, и все-таки я должен остаться.

Мистер Доббинс схватил его за обе руки.

– Но почему? Скажи, почему? – Копперсвейт только покачал головой. – Ты что – с ума сошел?

Досада пробила стену нежности Доббинса.

В ответ на это Билли положил руки на плечи своему крестному и долгим взглядом посмотрел ему в глаза – таким долгим и пристальным, что Доббинс начал понимать.

– Да, я сошел с ума, – сказал Копперсвейт.

– Неужели ты хочешь сказать… только этого не хватало! Ты хочешь сказать, ты нашел эту… «девушку с тамбурином»?

– Подумайте немного. Вспомните вчерашний вечер – только не женщину, на которую напали на улице…

Билли остановился. Доббинс взволнованно прошептал:

– Так… значит… ты имеешь в виду… Копперсвейт кивнул.

– Да, она и есть «девушка с тамбурином».

– Бедный мой мальчик! – Доббинс дрожащими руками снова взял Билли за руки. – Но неужели ты не понимаешь? Ведь она не… ведь принцесса Ариадна не из итальянских принцесс, на которых женятся американцы. Она принцесса королевской крови. Колибрия маленькое королевство, но правящий дом в ней так стар, как… как немногие из уцелевших коронованных семей. Если бы даже она хотела, она не могла бы… да и ты не мог бы…

– Я же сказал, что я сошел с ума.

– Что же, ради небес, ты можешь сделать?

– Остаться.

Битых полчаса Доббинс расспрашивал, грозил, умолял. Это ни к чему не приводило, но он все не унимался. Вначале он думал, что Билли поддался какому-то обману зрения, что его ввело в заблуждение случайное сходство. Билли отверг это предположение, а также и то, что принцесса Ариадна не могла быть в Америке.

– Видите ли, дядя Фред, она сама признала, что была там и даже на Ректор-стрит.

– Тайна?

Копперсвейт пожал своими широкими плечами; он начал приобретать европейские манеры.

– Тогда тут заварилось что-то отчаянное! Билли, ради любви к…

И история началась сначала. Только прибытие нового посетителя положило этому конец. На этот раз гостем был предводитель радикальной партии Тонжеров. Он был введен во вторую приемную и выразил желание переговорить с мистером Копперсвейтом.

Билли встрепенулся.

– Сегодня у меня как будто журфикс [1], – сказал он и усмехнулся. – Дядя Фред, мой зрелый друг, я советую вам сойтись с влофским обществом. Если вы хотите, чтобы я вас представил, я буду очень рад это сделать, но только – как простой американский гражданин!

– Я пойду вместе с тобой разговаривать с Тонжеровым, – отечески заявил Доббинс.

– Вы? В вашем положении? И когда спрашивали не вас? Прошу вас этого не делать. Кроме того, эти переговоры только волнуют вас.