Реджинальд Кофмен - На острове Колибрия

Билли был непреклонен. Через минуту он остался наедине с предводителем крайней левой колибрийского парламента и пожимал холодную костлявую руку этой персоны.

– Я чрезвычайно рад познакомиться с вами, мистер Тонжеров. Конечно, я много слышал о вас и буду счастлив услышать еще больше от вас лично. Меня всегда интересовало, чем может заниматься в монархическом государстве республиканская партия.

Улыбка мистера Тонжерова отличалась от улыбки барона Раслова: у мистера Тонжерова улыбка была кислая. Он был похож на человека, недавно поборовшего привычку к пьянству, например, колибрийскую привычку к абсенту, и горячо жалеющего об утраченных удовольствиях. Но в действительности он был просто человеком, которому не удавалось побороть несварение желудка.

– Вы очень любезны, – сказал Тонжеров.

На этот раз Билли первый перешел к делу и спросил, что угодно знаменитому политику.

И что же? Порядочно помямлив и побормотав, он тоже потребовал пресловутый пакет!

– Какой пакет?

Это стало похоже на игру в прятки.

– Тот самый, – сказал Тонжеров с выражением лица человека, отведавшего по ошибке вместо апельсина лимон, – тот самый пакет, который первоначально находился у дамы, сидевшей вчера рядом с вами на представлении «Тоски».

Вторая приемная была маленькая и выдержанная в красных тонах; то же можно было сказать о мистере Тонжерове. Красные драпировки комнаты нужно было встряхнуть и проветрить, мистера Тонжерова – тоже.

– Гм, – произнес Билли, подражая официальной манере своего бывшего шефа.

– Вот именно, – сказал республиканец. Копперсвейту больше нравился метод Раслова, но

он решил не оказывать предпочтения ни той ни другой стороне. По-видимому, он оказался обладателем чего-то весьма ценного: две соперничающие партии спорили об этом пакете. И пусть спорят! Больше того: Билли решил скрывать подлинное местонахождение пакета, пока сам не узнает о нем подробнее.

– Что было в нем? – спросил он.

– А вы его не читали? – вопросом ответил Тонжеров.

– Я не могу его прочесть

– В таком случае, я не собираюсь помогать вам в этом.

Весьма вероятно, что барон сказал бы то же самое, хотя и в более любезных выражениях. У Билли мелькнула мысль, что если ни та, ни другая сторона не упоминает о содержании документа, то скорее всего они и сами не вполне осведомлены о нем.

– Почему вы думаете, мистер Тонжеров, что он у меня? – тоном легкого удивления спросил он.

Республиканец почесал пальцем свою бородку, по которой еще лучше было бы пройтись гребешком.

– Я уверен, что он у вас.

– Но предположим, что я не признаю этого? Политический деятель нагнулся вперед и сделал

кислую просительную гримасу:

– Я не думаю, а знаю, что он у вас. Мой друг видел, как он был вам передан.

– Вчера вечером?

Тонжеров поднял свои худые плечи.

«По-видимому, – подумал Копперсвейт, – одно из дел республиканца в монархии, это развивать в себе острое зрение».

– Гм! Вы не единственное заинтересованное лицо, – сказал Билли.

Как только эти слова слетели с его губ, он понял сделанную им ошибку. Темные глаза его посетителя блеснули; рука, теребившая бородку, опустилась к карману, в котором обычно носят бумажник.

– Мистер Копперсвейт! – Он говорил сухим деловым тоном, удваивавшим оскорбительность его слов. – Наконец-то мы поняли друг друга! Я сейчас же уплачу вам за этот документ десять тысяч хрузо.

Билли сам был виноват в случившемся и знал это. Его невинные, но необдуманные слова навлекли на него это оскорбление, хотя было очевидно, что Тонжеров явился в миссию, заранее приготовившись сделать такое предложение. Тем не менее Копперсвейт поступил приблизительно так же, как Фредерик Доббинс при подобном же случае с графом Ласковацем в нью-йоркском клубе. «Пусть спорят между собой, – подумал он. – А кстати, этот джентльмен едва ли знает, что я уже больше не состою на службе у правительства Соединенных Штатов». Билли встал.

– Я сегодня не продаюсь!

Тонжеров растерялся. Его лицо отразило полное недоумение.

– Будьте здоровы, – сказал Копперсвейт.

Он сказал это так, чтобы сделать излишним всякое продолжение разговора. Политический деятель встал и покинул миссию.

Несколько минут Билли стоял в ущерб своему достоинству на ступенях миссии и смотрел, ничего особенного не обнаруживая, в оба конца Рыцарской улицы. Посещения барона и республиканца были довольно забавны, но… принцесса, принцесса!…

Однако список утренних посетителей мистера Копперсвейта вовсе не оказался исчерпанным. Почти в ту же секунду, когда незаметная и даже невзрачная карета Тонжерова свернула за угол, с противоположной стороны показался новый посетитель, тоже стремившийся видеть Билли, который, очевидно, сразу стал важной персоной во Влофе.

Лейтенант Кароль Загос, в лазурной пелерине, в форменном платье, облегавшем его, как новая перчатка, приближался быстрой, чтобы не сказать нервной, походкой. Он взбежал по ступенькам шагами, в которых с утренней свежестью молодости явно сочеталось беспокойство.

Он щелкнул каблуками. Потом отдал честь. Потом протянул Билли руку.

Билли – он недаром обучался военному строю! – с серьезным лицом повторил эту церемонию и сказал:

– Вы читаете мысли, Загос! Ведь вы нужны мне до зарезу, и вас-то я сейчас и высматривал.

Загос отнюдь не был глуп. Он был только добродушен и обладал даже известным чувством юмора. Вытерев свой влажный лоб, он вежливо сказал:

– В таком случае, я жалею, что пришел так поздно. Мы здесь во Влофе не привыкли рано расставаться с постелью.

– Ну, не знаю! – сказал Билли, подумав о двух посетителях, опередивших лейтенанта в это утро.

– Да, мы поздно встаем, – повторил Загос. – Но я не хотел бы, чтобы вы думали, что я пренебрег вчера вечером своим долгом.

Голубые глаза Копперсвейта проявили ровно столько любопытства, сколько он считал необходимым после слов лейтенанта.

– Принцесса, – сказал офицер, понизив голос и приложив руку к фуражке, – принцесса, как вы помните, приказала мне охранять вас. Так куда же, скажите на милость, вы вчера ушли?

– Домой, – сказал Билли, – сюда.

– Да, конечно. Я понимаю. Но куда сначала? Я потерял вас в толпе при выходе из театра.

– Совершенно верно, – согласился Билли, – это вполне понятно. Там была давка.

Загос обладал скромностью. Он не стал больше выспрашивать и только заметил:

– Но вы добрались домой благополучно?

– Взгляните на меня и убедитесь, – ответил Вильям.

– Я очень рад. Приблизительно через час после театра, нигде не найдя вас, я прошел по Рыцарской улице и видел вас у окна. Полагаю, что это было окно вашей спальни. Тогда я решил, что вы дошли домой целы и невредимы…