Александр Вельтман - Приключения, почерпнутые из моря житейского

У Ивана Даниловича слезы выступили из глаз от радости, он бросился на шею к отцу.

В это время вошла мать Машеньки.

– Душа моя, я говорил тебе, что с Иваном Даниловичем придется расплачиваться за вылечку Маши… он просит многонько… словом, все, что у нас есть за душой.

Она испугалась.

– Иван Данилович, – проговорила она, – вы знаете, что мы не имеем состояния, рады отдать вам все, да ведь у нас дочь невеста…

– Вот то-то и есть, что дочь невеста, – сказал отец.

– Так вы сами подумайте…

– Он уж думал об этом.

– Что думал?

Иван Данилович, смущенный, безгласный, бросился к руке.

– Осчастливьте!

– Господи!

И так далее. Машенька вспрыгнула от радости три раза: на шею отца, на шею матери и на шею Ивана Даниловича. Денщик Филат надулся: он думал, что вот тебе раз! Пойдет хозяйство! Да какова-то еще!

Женитьба – прекрасная вещь: спросите у всех, которые женились и вышли замуж по душе и живут себе припеваючи в любви и согласии. Но это, говорят, просто счастье: чужая душа, говорят, потемки. Ну, засветите фонарь: друга и посреди белого дня надо искать со свечой.

Иван Данилович женился. Марья Ивановна, несмотря на страшное впечатление, которое производила на нее шпага, висящая у боку его, вышла за него замуж с условием, чтоб он никогда не обнажал этого убийственного орудия и не ходил на войну.

– Помилуй, Машенька, чего ты боишься! – говорил ей Иван Данилович, – ведь это больше ничего, как оффиция.

– Ну, ну, ну, оффиция! Бог с ней! Поставьте ее в угол, Иван Данилович, я боюсь ее.

– Эх, сударыня-барынька, вот этим только вы изволите быть не хороши, что шпагу не любите, – заметил Филат, который всегда вмешивался в беседу молодых супругов, – сами вы посудите, как же барину быть без шпаги?… Не приходится, сударыня; ведь он не арестованной… Видите ли что…

– Ну, разговорился, ступай себе! – прервал его Иван Данилович, который, однако же, привык к радушной бесцеремонности Филата.

– А вот как пошлете за чем, так и пойду. Что ж мне так-то ходить, – отвечал Филат, – на кухне у меня все в исправности; гам я сам за собой хожу; а вот здесь барынька-то еще порядков не знает, так и надо присмотреть, не равно что спросите.

Ивану Даниловичу надоедает присутствие Филата, а Марья Ивановна рада ему; ей все кажется, как будто опасно оставаться одной с мужчиной.

– Не гоните его, Иван Данилович, – упрашивает она, когда Иван Данилович скажет: «Ну, ступай, ступай себе!»

Женившись и отправляясь на новоселье полка, Ивану Даниловичу неудобно было взять с собою женскую прислугу, и потому решили до приезда на место обойтись без нее.

– Да и зачем, – говорил Иван Данилович, – у меня Филат и кухарка и прачка; вот только разве девка будет нужна одевать Машеньку.

– Вот какие пустяки! – возражала Машенька, – как будто я сама не могу одеться!

– Она у меня с малолетства так приучена, что уходов больших за ней не нужно, – прибавляла мать.

Таким образом молодые супруги и отправились в полк, в сопровождении только одного Филата, а Филат тому и рад; потому что он уже начинал горевать и задумываться: уж как заведутся где, думал он, бабы, так там порядка не ожидай!… это уж такая порода. Удостоверившись же, что все должности остаются при нем, да еще сверх должностей кухарки и прачки возлагается на него должность горничной, – Филат ожил.

Да что они думают, – бормотал он под нос, – велик труд прислужить барыне? Подать умыться или на шею платочек-то подать? Поди-ко-сь! Нет уж, сударыня-барынька, вы не извольте насчет меня беспокоиться; я видел всю прислугу-то девичью; вот только разве манишечек не разглажу… Не разглажу, так выкатаю, так еще и лучше будет, ей-богу, сударыня.

– Манишечку я сама разглажу, – говорила Марья Ивановна.

– Так вот оно и все. А вот что я скажу вам по долгу обязанности. У барина-то теперь вы будете справлять, что я справлял; примерно: чай разливать, вы, сударыня-барынька, взяли на свою ответственность, а не знаете еще, как распоряжаться. Давеча изволили налить и барину в чашку; он и пил, ни слова не сказал вам, верно посовестился сказать на первых порах, что он терпеть не может пить в чашке. Так уж вы извольте ему в стакан наливать. Да и сливок-то простых он не любит, а вы налили ему.

– Ах, боже мой, – вскричала Марья Ивановна, – что ж ты мне давеча не сказал?

– Думал, что сам барин скажет, а он, верно, посовестился… Да еще, вот давеча, я побежал за щеткой, а вы подали барину сами мундир; а порядку-то не знаете, мундир-то он надел, а портупею-то вы не подали. Вот я и отвечай; сами слышали, как он прикрикнул: что ж ты, говорит, шпагу подаешь, а портупея-то где? а?

– Ах, боже мой, я, право, этого не знала.

– То-то же, сударыня-барынька. Так вы не извольте не за свое дело браться; а я уж свое знаю: слава богу, не какая-нибудь служанка – орешки на уме.

Таким образом Филат учил свою барыньку порядкам в доме и был так исправен и по части горничной, что не только Иван Данилович, но и Марья Ивановна, приехав на место, забыли о женской прислуге: нет в ней ни малейшей необходимости.

Так прошел год. Ивану Даниловичу бог дал наследника. Вы подумаете, может быть, что прислуга неизбежно увеличилась? Что завелись на квартире Ивана Даниловича няньки и кормилицы? Нимало! этих должностей Марья Ивановна сама никому не уступила. Она довольствовалась только помощью Ивана Даниловича и Филата. Честолюбие и способность Филата распространялись и на обязанность няньки.

– Экой труд, – говорил он, – нянчиться с ребенком – да еще как весело-то: агу! Васенька!… вишь какого славного молодца дал нам бог!… Пеленочка-то, сударыня-барынька, немножко мокренька, надо посушить, позвольте-ко я сбегаю посушу перед печкой.

– Нет, лучше чистую; посмотри-ко, чтоб не упал!

– Не беспокойтесь уж. Васенька! агу!… Право, спать-то ему не хочется… не сварить ли кашки?…

На другой год Ивану Даниловичу бог дал дочку. Васенька поступил на полное попечение Филата. Филат и на базар сбегай, и свари, и подай, и вычисти, и вымой, и убаюкай Васеньку, и накорми его кашкой, и понянчи его, и везде Филат, и на все ему время: Васенька, как будто по щучьему веленью, спит себе крепко, покуда Филат сбегает за провизией, пока исправляет прочие должности.

Иван Данилович Увалень просто блажен и женой и денщиком. Придет от должности, жена бежит навстречу с Лизанькой.

– На-ко поиграй этой игрушечкой.

– Нет уж, извините, мой-то Васенька получше, – говорит Филат, сидя на разостланном ковре подле Васеньки. – Извольте-ко посмотреть, как мы будем маршировать да выкидывать темп.

И он возьмет красное деревянное ружьецо, начнет выкидывать темп; Васенька, подражая ему, взмахнет ручонками и зальется смехом.