Яков Наумов - Двуликий Янус

— Так, так, — улыбнулся комиссар. — Кто же пойдет на явку?

— Я, — сказал Горюнов. — Я пойду…

— Чушь! — не утерпел Скворецкий. — Чушь и чушь. Вы извините, товарищ комиссар, но, прежде чем идти к вам, я битый час втолковывал ему, что это чушь. Как он пойдет? Под видом кого? Неизвестный? Дурак будет тот разведчик, который доверится неизвестному, а это самое «Зеро» не дурак или не дура, судя по всему. Будьте уверены.

— Я… Я пойду вместо Малявкина, — неуверенно продолжал Горюнов. — Возьму на себя роль «Быстрого». Я же вам говорил, Кирилл Петрович.

Но Скворецкий продолжал возмущаться:

— Нет, товарищ комиссар, вы только его послушайте! Он пойдет под видом «Быстрого»! А если этот связник или резидент знает Малявкина в лицо? Тогда как? Тогда верный провал. И не только провал, хуже. Голову, Виктор, можешь потерять. Это ты учел?

— Я не боюсь, — спокойно отвечал Горюнов. — Риск есть во всяком деле. Вы, Кирилл Петрович, сами не против риска. Такая уж наша профессия.

— Профессия! — рассердился комиссар. — Долг чекиста состоит совсем не в том, чтобы вслепую лезть под пулю, под нож. Ну, когда надо, я понимаю, а тут что? Выстрелят из-за угла или пырнут финкой — и концы в воду. Нет, ты уж извини меня, но — дурак! И дело наверняка провалишь. Прав Кирилл Петрович, вам (в запальчивости комиссар называл Горюнова то на «ты», то на «вы») идти нельзя. Никак нельзя. Ты что на меня так уставился? Еще что-нибудь хочешь сказать?

— Да, хочу, — упрямо ответил Виктор.

— Ну что же, это твое право, особенно если скажешь что новое.

— Новое. Есть у меня и другое предложение: если мне нельзя, так послать Нату.

— Нату? — удивился комиссар. — Ишь ты!

— А что? — с горячностью сказал Горюнов. — У Зайцевой она была. Справилась. Еще как! Справится и тут, на нее можно положиться.

Скворецкий всплеснул руками:

— Вот упрямая голова, ну что ты будешь с ним делать! Ведь и о посылке Наты говорено-переговорено. Сравнил: то Зайцева, простая обывательница, старинная знакомая, а тут — зверь. Хищник. Матерый хищник. Как же можно девушку посылать на такое? Она и у Зайцевой растерялась, ребенок ведь совсем, а здесь… Не понимаю тебя, Виктор. Да и не серьезно все это. Как она пойдет на явку, почему, с чем? Кто ее послал? «Музыкант»? Из потустороннего мира? Разве есть гарантия, что им о его гибели не известно? «Быстрый»? А этот зачем? Сам почему не пошел? Кроме того, надо полагать, что о засаде на квартире Варламовых, у Наты, они знают. Об этом мы уже говорили. И после этого посылать Нату?.. Бред какой-то! Да и где у тебя логика? То ты был против того, чтобы посылать ее к Зайцевой, не верил, сомневался. А теперь… Нет, уволь. Никакой логики!

— Н-да, Виктор Иванович, — подвел итог комиссар. — Майор-то прав. Логика у вас хромает. Да и никак я не пойму, почему вы так сопротивляетесь, чтобы пошел Малявкин? Что за причина?

— Не верю я Малявкину, — сказал Горюнов. — Не верю, — упрямо повторил он. — Гад он, предатель! Нет таким веры.

— Гад? — переспросил комиссар. — Что ж, это верно. Гад. И все же это определение скорее эмоциональное, чем рассудочное. А чекист — помнишь? — должен иметь горячее сердце и холодный разум. Холодный разум! Запомни. Ты мне вот что скажи: ты дело «Трест» знаешь? Знаком с таким делом?

— «Трест»? — смутился Горюнов. — Это еще при Дзержинском? Слыхать об этом деле приходилось, а изучать не изучал.

— То-то, — наставительно сказал комиссар. — Всем нам надо знать такие дела, учиться на них… При Дзержинском. Правильно. Больше того, Феликс Эдмундович сам, лично, руководил всем ходом этого дела. И мне посчастливилось принимать в нем кое-какое участие. Маленькое, конечно. Юнцом я еще был, помоложе тебя, тоже комсомольцем, только пришел в Чека…

Комиссар задумался, вспоминая прошлое. Потом резко выпрямился, словно встряхнулся.

— Так вот: в чем суть дела «Трест»? Был в двадцатых годах в Москве крупный контрреволюционный заговор. Заговорщики имели обширные связи за рубежом: с белогвардейской эмигрантщиной, с иностранными разведками. Долго рассказывать не буду… Взяли мы одного заговорщика. Матерого. Уж куда какого гада, выражаясь, Горюнов, твоими словами. Допрашивали его, допрашивали. Сначала он запирался, а потом постепенно разговорился. Рассказал все. Все, что знал, конечно. Что же тогда сделал Феликс Эдмундович? А сделал он так: предложил этому «гаду» помочь нам, чекистам, в разоблачении его бывших сообщников и выпустил его, «гада», на свободу. И как он работал, как работал! Какие дела делал! Вот тебе и гад. Дошло?

— Дошло, товарищ комиссар, — потупился Горюнов. — Понял.

— Нет, ты не все еще понял. Верить нельзя Малявкину!.. Как просто! А что такое Малявкин? Трус. Очутился в плену. Чуть на него немцы нажали, и он стал работать на них. Предатель. Изменник. Любой суд, любой трибунал вынесет приговор не колеблясь. И все же… Что он почти не пытался что-либо скрыть и на одном из первых допросов выложил все, не щадя себя, это как? Думаете, нужны ему теперь немцы, да еще здесь, в Москве, среди советских людей? Был же он советским человеком? Был. Был комсомольцем. Добровольцем на фронт пошел, бить фашистов. Нет, «Быстрому» теперь не до немцев. Предложи ему работать против них, он землю рыть будет. Куда ему деваться? Если не по убеждению, так из страха за собственную шкуру. Будьте уверены! А ты — «гад»… Ведь тот-то, я имею в виду дело «Трест», был закоренелый враг. Убежденный. Понимаешь. Я никак не хочу их равнять — разные люди, иное время. Все это не так просто!

— Да, не просто, — согласился Скворецкий. — Но нельзя забывать, что мы же проверять будем Малявкина, каждый шаг его возьмем под контроль.

— А как же иначе? — удивился комиссар. — Обязательно проверять. Глаз с него не спускать ни на минуту. Это уж ваша забота. Итак, Кирилл Петрович, будем считать ваше предложение принятым. Посылайте «Быстрого». Только вот что: посмотрим-ка еще разок, кто из посторонних знает о его аресте? Как бы не опростоволоситься.

— Сбойчакова знает, товарищ комиссар, я докладывал.

— Сбойчакова? Так. А Ната? Забыли?

— Да, и Ната. Не забыл, — сказал Скворецкий.

— А как Попов и Константинов? — спросил комиссар. — Из продсклада. Они знают?

— Мы им не говорили, — сказал Скворецкий.

— Еще бы говорили! — заметил комиссар. — Этого я и не думал. Тут другое. Работу-то по розыску Малявкина вы, по-видимому, прекратили, Попов с Константиновым и смекнут: взяли, мол, голубчика, всё, коль в нас нужда пропала. Правильно? Надо это дело как-то поправить. Чтобы, если они что и подумали, так…

— Поправим, товарищ комиссар. Есть такая мысль: возобновим «розыск».

— То-то. Можно и «розыск» возобновить. Попробуйте… Теперь Ната и Сбойчакова. Им тоже не к чему знать, что Малявкин у нас. Надо им дать понять, что он бежал, что ли. С них хватит. Как, можно сделать так, чтобы поверили?