Персиваль Рен - Похороны викинга

– Сколько стоит «Голубая Вода», тетя? – спросила Клодия.

– Кому, дорогая? – ответила вопросом тетя Патрисия.

– Ну, сколько дал бы за нее какой-нибудь тип из Хеттон-Гардена?

– Вероятно, половину того, что рассчитывал бы содрать со своего клиента.

– Сколько же это было бы?

– Право не знаю, Клодия. Если какой-нибудь американский миллионер решил бы ее купить, он постарался бы выведать, какова самая низкая цена.

– Какую же цену спросили бы вы? – настаивала Клодия.

– Я вовсе не собираюсь ее продавать, – сказала тетя Патрисия тоном, ясно говорившим о ее желании прекратить разговор на эту тему. Как раз в этот день она получила письмо от мужа из Индии. Он собирался возвращаться домой, и это ее нисколько не радовало.

– Кто-то говорил мне, что дяде Гектору предлагали за него тридцать тысяч фунтов, – сказал Огастес.

– В самом деле? – ответила тетя Патрисия, и в этот момент в комнату вошел капеллан. Он нес в руках сапфир, лежавший на белой бархатной подушке и покрытый стеклянным колпаком. Он поставил его на стол, прямо под огромной висячей люстрой, с ее бесчисленными электрическими лампочками и стеклянными подвесками.

В этом сверкающем раздробленном свете камень лежал огромный и невероятный, пылающий синим огнем и доводящий до головокружения.

– Какое чудо! – сказала Изабель, и я подумал о том, сколько раз эти слова были сказаны применительно к этому камню.

– Дайте мне его поцеловать! – воскликнула Клодия.

Капеллан одной рукой снял крышку, а другой подал камень тете Патрисии. Тетя рассматривала камень, будто впервые его видела. Она долго смотрела сквозь него на свет и наконец передала его Клодии. Мы все по очереди держали его в руках. Огастес подкидывал и ловил его, бормоча: «Тридцать тысяч фунтов… Тридцать тысяч за простой кусок синего стекла!..»

Майкл, когда до него дошла очередь, осматривал его, как покупатель, а не как ценитель прекрасного. Он дышал на него и тер его рукавом, взвешивал в руке и осматривал со всех сторон. Наконец капеллан положил его обратно на подушку и накрыл стеклянным колпаком.

Мы сидели и стояли вокруг, слушая рассказы капеллана об индийских раджах и их знаменитых драгоценностях.

Я стоял у самого стола и, наклонившись, смотрел на синюю глубину сапфира. Сзади Огастес шептал: «Пойдем катать шарики… шарики… шарики…«И вдруг наступила темнота. Это одно из преимуществ электрического освещения.

– Фергюсон опять пьян, – пробормотал в темноте голос Дигби. Фергюсон был главным шофером и смотрел за динамо.

– Сейчас загорится, – сказала тетя Патрисия. – Бердон принесет свечи, если они долго будут возиться с динамо… не ходите только по комнате и не опрокидывайте вещей.

Кто-то легко толкнул меня, двигаясь в темноте.

– Духи и домовые, – сказала Изабель загробным голосом. – Я чувствую ледяную руку скелета на моем горле. Дайте свет!

И вдруг свет вспыхнул. Мы стояли и моргали от непривычной яркости, сменившей мягкую темноту.

– Спасены! – сказала театральным голосом Изабель, а когда я взглянул на нее, я увидел, как она вдруг окаменела и, широко раскрыв глаза, показала на стол.

«Голубая Вода» исчезла. Белая бархатная подушка была пуста, и стеклянный колпак ничего, кроме этой подушки, не покрывал.

Мы, вероятно, выглядели очень глупо, стоя все с вытаращенными глазами и безмолвно глядя на пустую подушку. В жизни моей я не видал большей пустоты, чем та, что была под колпаком.

Наконец тетя Патрисия нарушила оцепенение:

– Твоя шутка, Огастес? – спросила она тоном, от которого слон почувствовал бы себя маленьким.

– Что? Я? Нет, в самом деле… клянусь, я его никогда не трогал… – заявил густо покрасневший Огастес.

– Значит, в этой комнате есть кто-то другой с очень своеобразным чувством юмора, – заметила тетя Патрисия, и я был доволен тем, что я был неудачливым шутником. Кроме того, мне было приятно, что тетя, прежде всего, вспомнила об Огастесе.

– Ты стоял у стола, Джон, – сказала она мне, – ты взял?

– Нет, тетя.

Когда Дигби и Майкл определенно заявили, что камня не трогали, она повернулась к девочкам.

– Неужели вы? – спросила она, поднимая брови.

– Нет, тетя, я слишком была занята борьбой с домовым, – попробовала пошутить Изабель.

– Нет, тетя, у меня камня нет, – сказала Клодия.

Леди Брендон и достопочтенный Фоллиот смотрели на нас с холодной строгостью.

– Не будем говорить об остроумии всей этой игры, – сказала тетя Патрисия, – но не кажется ли вам, что блестящая шутка зашла слишком далеко?

– Положи блестящую штуку на место, Джон, – сказал Огастес, – ты стоял рядом.

– Я уже говорил, что не трогал сапфира, – ответил я.

– Может быть, ты сам положишь ее на место? – спросил Дигби Огастеса, и голос его был непривычно сух.

– А может быть, ты это сделаешь? – огрызнулся Огастес.

Дигби, стоявший непосредственно позади него, поднял правое колено, и Огастес вылетел к самому столу. Это проявление дурных манер не вызвало замечания тети Патрисии.

– Нет у меня этой чертовой штуки! – кричал разъяренный Огастес. – Ее стащил кто-нибудь из вас, бандитов!

Положение было глупое и становилось все более неприятным по мере того, как губы тети Патрисии сжимались тоньше и брови сходились к переносице.

– Послушайте, злоумышленники, – сказала Изабель, – я сейчас потушу свет на две минуты. Тот, кто сострил, положит камень на место и останется неизвестным. Понятно? – И она пошла к выключателю у двери.

– Приготовьтесь! – сказала она. – Пусть никто не двигается с места, кроме злодея, а, когда я зажгу свет, мы снова увидим «Голубую Воду».

– Ерунда, – проворчал Огастес, и раньше, чем тетя Патрисия или капеллан успели что-либо сказать, свет погас.

Мне пришла в голову неожиданная мысль. Надо узнать, кто именно сыграл глупую шутку и потом сказал глупую ложь. Поэтому я быстро шагнул к столу, нащупал его край правой рукой, а левую, широко проведя по воздуху, положил на стеклянный колпак. Тот, кто будет класть сапфир на место, должен будет тронуть мою руку своей, и я его схвачу. Я, может быть, не был бы так заинтересован в уличении шутника, если бы два раза мне не было сказано, что я стоял ближе всех к столу, когда погас свет. Мысль Изабели была превосходна, но я не считал необходимым оставаться под подозрением, особенно из-за этого осла Огастеса.

Итак, я стоял и ждал.

В огромной комнате было совершенно тихо.

– Не могу этого сделать, сапоги скрипят, – неожиданно сказал Дигби

– Не могу найти колпака, – сказал Майкл.

– Еще минута! – сказала Изабель. – Злодей, торопись!

И тогда рядом с собой я услышал чье-то дыхание и почувствовал прикосновение к моему локтю. Меня тронули за руку, и обеими руками я схватил руку шутника.