Персиваль Рен - Похороны викинга

– Давайте судить по чести, – заревел Хэнк. – Конокрадов вешают, все в порядке, но давайте сперва судить. – Он схватил вора, встряхнул его и рявкнул: – Признавайся!

– Погодите, – кричал по-французски Майкл. – Хватит с него…

Толпа зарычала. У многих в руках были штыки.

– Я заблудился, – жалобно кричал пленник.

– И добрался до кровати человека с деньгами, – захохотал кто-то. – Закон легиона! На стол его!

Майкл вскочил на стол.

– Молчите, дураки, – закричал он. – Слушайте!

Толпа замолчала и стала слушать.

– Я проснулся и увидел, что этот человек шарит у меня под подушкой. Я думал, что это кто-то из нашей комнаты. Я ждал другого. Отпустите этого несчастного идиота, он больше не придет.

Толпа дико зарычала и хлынула вперед. Майкл был мгновенно сброшен со стола. Пока Дигби, Майкл и я пытались снова протиснуться вперед, вора разложили на столе и прижали. Два штыка были пробиты сквозь его ладони и два – сквозь уши. Он лежал, пригвожденный к столу, и стонал.

Я бросился, чтобы ему помочь, но Хэнк обнял меня и крепко держал своими медвежьими лапами.

– Тихо, Джонни, – сказал он. – Это туземный обычай. Здесь не одобряют воров… Жаль, что это не Болдини.

– Замолчи, щенок, – заорал Брандт на пленника. – Не то я воткну тебе штык в горло.

Майкл, пытаясь пробиться к столу, бросился на Шварца, и кто-то вдруг крикнул: «Обход!»

В один момент все сразу разбежались. Патруль вошел и нашел комнату мирно спящих в своих койках легионеров. На столе всхлипывал смертельно бледный вор, и мы трое вырывали пригвоздившие его штыки.

– Что это такое? – спросил караульный капрал. – Понимаю, несчастный случай, – ответил он сам себе и приказал отнести израненного солдата в лазарет. На нас он не обратил ни малейшего внимания…

Я не знал имени этого человека и не мог сказать, был ли он натравлен Болдини или действовал по собственной инициативе.

Майкл поймал его, когда он запустил руку под подушку, возможно, что он просто искал кошелек, но, с другой стороны, возможно, что он охотился за поясом и на всякий случай заглянул под подушку, прежде чем предпринимать рискованный осмотр под одеялом.

На следующий день мы обсуждали это дело и обратили внимание на то, что ни Гунтайо, ни Колонна не участвовали во вчерашней свалке. Они, по-видимому, тоже «не проснулись».

Старые легионеры предсказывали, что начальство не обратит внимания на всю эту историю. Так и случилось; очевидно, оно разрешало солдатам проводить свое собственное правосудие в таких делах.

Когда израненный солдат вышел из лазарета, мы узнали, что его зовут Болидар, он был португальцем из Лиссабона. Похоже, что по профессии он был карманным вором. Мы постарались с ним сблизиться, но он упорно утверждал, что заблудился и принял кровать Майкла за свою собственную. По-видимому, он боялся выдать своих товарищей.

– Предоставьте его мне, – сказал Бедди. – Я развяжу ему язык. В одну чудесную ночь эта португальская свинья расскажет мне и Хэнку тайну своего нежного сердца.

– Поплачет в жилет и расскажет, – подтвердил Хэнк.

Собирались ли они применять для этой цели вино или угрозы, я не узнал.

Я вскоре узнал другое, а именно: что мы были самой знаменитой шайкой воров в Европе и что мы украли брильянт ценой свыше миллиона франков. С ним мы убежали в легион, чтобы переждать несколько лет, а потом его продать.

Мы были немцами, делавшими вид, что мы англичане. Мы украли наш пресловутый брильянт в Лондоне у знаменитого английского генерала сэра Смита, которому он был подарен самим принцем Уэльским, влюбленным в сестру генерала. Если Бедди смог бы спасти этот камень, вырвать его из рук грабителей, то он, Болидар, мог бы обещать ему защиту влиятельных лиц (имен он, к сожалению, назвать не может) и тысячу франков…

– Вот какие дела, приятель, – усмехаясь, закончил Бедди.

Такие дела продолжались месяц. К концу этого месяца мы были назначены в батальон, отправлявшийся на юг, на войну, туда, где мы должны были отличиться и выдвинуться. Мы сделали наш первый шаг по пути к славе.

Мы вышли из Сиди-Бель-Аббеса, чувствуя себя, как мальчишки, выпущенные из школы. Смена невыносимого однообразия казармы на подвижность действительной службы была восхитительна. Единственное, что меня огорчало, была невозможность увидеть Изабель, которая собиралась посетить Алжир. Кроме того, меня мучило сознание, что если мы будем посланы далеко на юг, то я не буду иметь возможности с ней регулярно переписываться. Я излил мою горесть в длинном письме к ней в ночь перед нашим выходом. Я писал ей, что не сомневаюсь в том, что мы опять встретимся, но на всякий случай просил ее забыть обо мне, если она в течение года не будет получать от меня никаких известий. Это наверняка будет обозначать, что я погиб.

Покончив с сентиментальностями, я решил стать практичным и принялся за приведение в порядок всего моего походного снаряжения. Наконец, нагруженный как вьючное животное, я в последний раз стал в общий фронт легионеров на плацу казарм Сиди-Бель-Аббеса. С радостью в сердце, с сотней патронов в кармане и страшной тяжестью на плечах мы повернули и вышли в ворота под звуки нашего великолепного оркестра, игравшего марш Иностранного легиона, тот самый марш, который играется, только когда легион выходит в боевой поход.

Мы не знали, куда нас пошлют, и не задумывались над этим. Мы знали, что нам предстоит невыносимо тяжелый поход, но это нас также не беспокоило. Нас могли отправлять в бой целым батальоном или разбить на роты и взводы и поставить гарнизонами на передовых постах в пустыне. Как бы то ни было, нам предстояло встретить наших врагов. Может быть, это будут туареги, может быть, мятежные арабские племена или фанатики Сенусси.

Возможно, что нам предстояло расширить владения французов до озера Чад или Тимбукту, а может быть, начальство решило нашими штыками раз навсегда замирить Марокко. Наши представления о предстоящем походе были самыми приблизительными, но мы твердо знали одно: в наших карманах лежали не учебные, а боевые патроны и казарменная скука осталась позади. Поэтому мы шли и весело пели любимые песни легиона: «Шапка отца Бужо», «Африканские походы», «Солдаты легиона» и «Вот так колбаса».

Майкл, Дигби и я были в одной четверке вместе с Мари, позади нас шли Хэнк, Бедди, Сент-Андре и Шварц. На ночь все мы ложились в одну палатку, которую строили в минуту с четвертью из навьюченных на нас кусков холста и разборных шестов. Мы спали на шинелях, с жестким ранцем под головой. Наши винтовки сковывались цепью и приковывались к нашим рукам.

Мы были лучшими из легиона – крепкими, отборными людьми. Никто из нас не заболел и не остался позади. Мы весело шли вперед, весело засыпали от полного изнеможения после сорокакилометрового перехода и весело вставали в два часа утра, чтобы начать следующий походный день.