Персиваль Рен - Похороны викинга

Болидар исчез, и через некоторое время я вернулся в казарму. Взяв свой арабский Коран с полки над койкой, я подмигнул Майклу, открыв книгу, сел рядом с ним и начал читать по-арабски. Прочтя один стих, я тем же монотонным голосом сказал по-арабски:

– Завтра утром. Они будут убивать. Шпион уже донес, – и продолжал читать следующий стих. Потом я передал Майклу книгу и вскоре между двумя стихами услышал:

– Мы их предупреждали. Молчи! Он ударит сегодня ночью. Не спи! Я скажу друзьям, – и затем прочел еще один стих пророка и закрыл книгу.

Вскоре после этого в казарму вернулся Болидар и стал раздеваться.

– Как мой штык, Болидар? – громко спросил я его.

– Одну минуту, Смит, – ответил он и начал чистить штык. Немного спустя он принес его и, нагнувшись над моей кроватью, чтобы повесить его на крючок, вбитый в стену, прошептал:

– Я ему не сказал… Завтра, – и вернулся на свое место.

Горнист сыграл вечернюю зорю, и во время сигнала я тихонько передал эту новость Майклу.

– Все в порядке, – ответил он, – по крайней мере, сегодня выспимся.

И в казарме наступила обычная тишина.

Для меня эта ночь была очень неприятна. Я отнюдь не разделял уверенности Майкла в том, что она пройдет спокойно. Мне казалось, что Лежон ночью нанесет свой удар. Я не думал, чтобы он настолько верил своим шпионам, чтобы руководствоваться только их сообщениями. Кроме того, он мог иметь еще какого-нибудь шпиона, помимо Болидара и Гунтайо. Как знать, может быть, кто-либо из главарей мятежа, из самых доверенных лиц Шварца, был его провокатором.

Может, сам Шварц? Нет, это было немыслимо. Глупости! Я начинал чувствовать, что схожу с ума в этой атмосфере измены и подозрений. Лежон, конечно, был подлецом до мозга костей и не остановился бы ни перед чем, чтобы добыть хваленый бриллиант Майкла, но Шварц все-таки был сравнительно честным зверем, безмозглым, но с чувством товарищества, охваченным невероятной яростью и жаждой мести к своему укротителю. Его друзья, за исключением Болидара и Гунтайо, были такими же, как он: храбрыми и неразвитыми, довольно честными людьми, превращенными в зверей садистским обращением с ними Лежона.

Я не мог понять, почему это чудовище Лежон до сих пор не выступил. Чего же он ждет? Ведь он должен сознавать, что каждый час увеличивает опасность? Ведь не только же из-за азарта опасной игры? Может быть, он действительно хочет знать, что мы с Майклом будем делать в случае восстания? Может быть, он еще не уверен в Болдини и Дюпрэ?

Он должен сознавать невозможность доверять своим товарищам, которые так же, как и он, охотятся за нашим «бриллиантом». Он достаточно умен, чтобы знать цену таким типам, как Болидар и Гунтайо.

Я попробовал поставить себя на его место. Что стал бы я делать, если бы хотел прежде всего спасти свою шкуру, а потом добыть знаменитую драгоценность, находившуюся, по-моему мнению, при одном из немногих людей, на которых мог бы рассчитывать в случае беды?..

И тут я понял, что этот вопрос легче задать, чем на него ответить. Я понял, почему Лежон бездействует. Ему нечего делать, у него нет ни одного друга, ему не к кому обратиться в минуту опасности. До сих пор он всегда опирался на сверхчеловеческую силу и власть своего начальства, теперь начальства нет и он один стоит лицом к лицу с людьми, которых он так долго истязал и над которыми так бессмысленно издевался. Теперь его гибель неизбежна.

Тут мне пришла в голову новая мысль: возможно, что он послал за помощью в Токоту. Там стояли сенегальцы и рота легионеров на мулах и верблюдах. Возможно, что он ожидал прибытия этой помощи и потому не действовал. Нет, я знаю Лежона, он скорее дал бы себя убить, чем закричал бы караул. Ведь он всю жизнь хвастался той дисциплиной, которую насаждал в своем отряде, и никогда не согласился бы признаться, что боится своих солдат. Это отняло бы у него всякую возможность дальнейшего продвижения по службе. Кроме того, это помешало бы ему в его «охоте за бриллиантом». Нет, никакого призыва о помощи из Зиндернефа в Токоту отправлено не было.

Я метался на своей горячей и неудобной постели, пытаясь разрешить эти неразрешимые вопросы. Наконец, совершенно изнемогший, я признался себе, что не знаю, что делал бы на месте Лежона.

Может быть, лучше всего для него было бы обратиться к «честным» мятежникам, арестовать при их помощи группу воров и потом с повинной обратиться к мятежникам и обещать исправиться… Но за что арестовывать воров, под каким предлогом? И потом, разве мятежники поверили бы, что сержант Лежон способен исправиться? И разве Лежон смог бы перед кем-нибудь склониться?

Я почувствовал, что я в тупике, и, чтобы начать думать наново, повернулся на другой бок. При этом я повернулся лицом к двери. Она была открыта, и в ней стоял Лежон.

Он стоял с револьвером в руке – совершенно один – и внимательно осматривал все койки… Кого он собирался застрелить? Я почувствовал, что это начало конца и инстинктивно приподнялся на локте. Он сразу заметил меня, приложил палец к губам, а потом поманил меня к себе. Ничего не понимая, я не двигался. Он свирепо нахмурился и снова позвал меня быстрым и повелительным движением руки.

В чем дело? Чего он хочет? Убить меня на дворе или заставить вызвать Майкла? Что мне делать: просто отказаться повиноваться или попытаться наброситься на него, вырвать у него револьвер и убить?.. Но привычка к повиновению взяла свое, и, не успев додумать своих мыслей, я натянул штаны и рубашку и на цыпочках подошел к двери.

– Следуй за мной, – сказал Лежон и повел меня в свою комнату. Закрыв дверь и усевшись на стол в своей голой и неуютной каморке, он долго, испытующе смотрел на меня. Его глаза были такими свирепыми, какими я их еще никогда не видал.

– Послушай, прохвост, хочешь остаться в живых? – внезапно зарычал он.

– Вообще говоря, да, господин сержант-мажор, – ответил я, пытаясь не говорить раболепным голосом.

– Вообще говоря? – усмехнулся Лежон и опять замолчал. – Ладно, если ты, вообще говоря, хочешь сохранить свою шкуру, то слушай внимательно то, что я тебе скажу, потому что только я один могу тебя спасти. Понял?

– Так точно, господин сержант, – ответил я.

– Так вот, гнусь, – продолжал он, – среди вашей сволочи поговаривают о каком-то бриллианте, который ваша шайка стащила в Лондоне. Кроме того, среди них существует заговор убить меня, похитить этот бриллиант и бежать с ним в пустыню.

– В самом деле, господин сержант? – сказал я, когда он остановился.

– Как ты смеешь мне возражать, гадина! – заорал он. – Да, в самом деле, – продолжал он, подражая моему голосу. – И я все это знаю! Знаю, потому что мне известно все, что делают, говорят и думают в этом форту. Понимаешь, я знаю все, что здесь думают… Мне наплевать, стащили вы что-нибудь или нет. Мне совершенно безразлично, что сделается с вами, ворами, но я не желаю, чтобы у меня, в моем отряде устраивали какие-то заговоры и сочиняли всякие планы убийства. Понимаешь?.. Отвечай!