Владимир Тучков - Дважды не живут

Дань Бао пестовал в себе внутреннее, а тигр сожрал его внешнее. Чжан И заботился о внешнем, а болезнь сгубила его внутреннее. Они оба не восполняли то, что у них отставало.

– Ну что, – спросил танцор у Стрелки, которая исследовала базу данных Трейд-банка, пытаясь установить, сколько же там еще осталось боевиков, – будем пытаться осмыслить связь этого послания с окружающей реальностью? Или же будем считать, что Сисадмин впал в тихое безумие?

Стрелка молча открыла Аутлук, прочла письмо. Тоже молча. Потом просмотрела три предыдущих. И вдруг воскликнула:

– Bay! Танцор, может ли, по-твоему, нормальный человек послать письмо в восемь часов утра?

– Нет, – ни минуты не колеблясь, убежденно ответил Танцор. – Нормальный человек не может отправить письмо даже и в девять утра, не говоря уж о восьми. Ну и что с того?

– Да то, что второе письмо он послал тебе в восемь утра, прекрасно понимая, что ты, будучи нормальным человеком, прочтешь его не раньше десяти. Я подозреваю, что это неспроста.

– Ну и что? – продолжал тупо задавать вопросы Танцор.

– Да то, что тут какая-то кодировка. Скажем, час отправления соответствует порядковому номеру слова в письме. Скорее, даже не в письме, а в цитате из китайцев.

– Так, так, давай попробуем. Не может же он впасть в дебилизм, – оживился Танцор. – Наверняка что-то такое сообщает. И наблюдает с издевкой – раскусим мы его или нет?

– Давай, – согласилась Стрелка. – Значит, так. Первое письмо было отправлено ровно в четырнадцать часов. Там такая цитата: «Верные слова не изящны. Красивые слова не заслуживают доверия. Добрый не красноречив. Красноречивый не может быть добрым. Знающий не доказывает, доказывающий не знает». Считаем и получаем, что четырнадцатое слово – «НЕ».

– Так-так, – Танцор решил сказать и свое веское слово в деле декодирования сисадминовского мессэджа. – В следующем письме он прислал: «Небо и Земля – долговечны. Небо и Земля долговечны потому, что существуют не для себя. Вот почему они могут быть долговечными». Было это в восемь утра. Считаем и получаем – «ДОЛГОВЕЧНЫ».

Затем Стрелка извлекла из десятичасовой басни про бойцового петуха следующее слово – «ДЕСЯТЬ». Из басни Ле-Цзы, присланной в 23.00, достала существительное «ДОБЫЧЕЙ».

Получилось: «НЕ ДОЛГОВЕЧНЫ ДЕСЯТЬ ДОБЫЧЕЙ».

– Ну, что скажешь, Танцор? – спросила Стрелка, теребя пальцами мочку правого уха. – Ты ведь у нас сообразительный.

– Точка, – откликнулся он после непродолжительного раздумья. – Тут, после «десять», вероятно, стоит точка. А потом… Он еще не все прислал. Надо ждать следующих писем. А пока мы имеем: «НЕ ДОЛГОВЕЧНЫ ДЕСЯТЬ. ДОБЫЧЕЙ…»

– Ну и что же это за десять недолговечных?

– Я думаю, надо посчитать трупы. После десяти, вероятно, никого замочить уже не удастся.

– Привет, блин! – возразила Стрелка. – Уже перебор получился. Первый – Ханурик. Потом трое таганских. Двое трейдовских, гранатой в машине. Уже шесть. У нашего старого подъезда шестеро друг друга перебили. Это двенадцать… Да, еще несчастный Кривой Чип, я только вчера узнала. И ты двоих завалил. Итого пятнадцать трупов. А то, что сейчас творится…

– Зачем же ты всех-то считаешь? – искренне удивился Танцор. – Надо считать только тех, кого мы мочим. Осталось еще восемь вакансий.

– Ух ты, какой прыткий! А справишься?

– Ну, если ты меня как следует разогревать будешь…

– А что, есть какие-то претензии, жалобы? Может, рези при мочеиспускании? Ты все говори, откровенно!

– Ну, – смупася Танцор, – это я так…

– А если так, то вначале думай, а потом уж языком мели… Так, значит, думаешь, надо еще восемь козлов мочить? Может, список составим?

В этот самый момент на мониторе лэптопа замигало окошко Аутлука. Пришло еще одно письмо. Опять от Сисадмина.

tancor!

Не предполагал, что сподоблюсь наблюдать в Москве XXI века такое мракобесие! Это просто ни в какие оглобли не лезет ни хрене!» Устроили кружок каббалистов! Выдергивают из китайских текстов слова по каким-то еврейским формулам! Бот, оказывается, до чего способен докатиться незрелый ум! Ведь читал же, наверно, Умберто Эко, знаешь, к чему все это может привести!

Стыдно, Танцор? Стыдно и горько. А я так в тебя верил. Как, можно сказать, в своего сына!

Тьфу! Даже подсасываться противно.

P.S. Включи-ка, дорогой, аську. Поговорить треба;)

Стрелка включила. В аськином окошке выскочило: Ну, что ты хочешь спросить? Танцор спросил:

Кого надо еще замочить?

После чего поочередно стали со страшной скоростью колотить по клавишам, ощущая присутствие собеседника где-то совсем рядом:

Ты меня под статью подвести хочешь, за подстрекательство?

Но в чем же тогда смысл всей этой бодяги?

Я же тебе уже говорил: смысл ты должен сам найти. Да я и сам мало что знаю;)

Темнишь. Какого хрена тогда достаешь своими письмами?

Я уже сказал: от одиночества. Ведь ближе тебя у меня никого нет.

Тогда заткнись, если помочь не хочешь. Не играй на нервах!

А, кстати, классно ты Чику замочил. Не зря я всегда считал тебя первым!

Заткнись! Мы со Стрелкой скоро до тебя доберемся.

Ну-ну! Ты столь глуп, что совсем

не понимаешь, во что это все выльется!

Что выльется? Что мы тебя на хрен замочим?

Нет, мой юный друг, мое строптивое творение. Совсем не то. Сейчас ты абсолютно свободен. Вне добра и зла. Именно это и есть настоящая свобода. Когда же тебе, дурачку, будет заповедано – что делать можно, а что нельзя, – то, презирая запреты, нарушая их, ты будешь терзаться, раскаиваться, наживать себе язву на нервной почве. Нет, свобода выбора предполагает нулевую нравственность. Вот как сейчас у тебя.

Ты уверен?

Абсолютно! И если я перестану общаться с тобой – замолчу навсегда, исчезну, то ты…

Сделай одолжение!

Тогда закончатся все твои

блядские козни. И я заживу

спокойно и свободно!

Нет, дорогой! Заблуждаешься! Ты какое-то время будешь метаться, как ошпаренный пес. А патом в большом волнении, как бы чего не забыть и не упустить, начнешь судорожно, возводя очи горе, путаясь и перевирая, записывать в тетрадочку историю общения со Мной. Впрочем, книгу Бытия не осилишь, у тебя ведь шило в заднице. Но Евангелие-то уж настрочишь. И там сам же установишь себе и себе подобным всякие разные препоны и запреты. На том твоя свобода и иссякнет.

Ложь! Чего лежишь? Я у тебя ни хрена не брал!

Не стану я ничего писать!

Если я тебя сейчас ненавижу,

то с какого хрена боготворить

начну?

Так одиноко тебе будет!

Без «начальника». А то место,

храм Крестовоздвиженья,

где ты неудачно пытался замочить