Елена Усачева - Большая книга ужасов – 71 (сборник)

И снова – это был аргумент. Катька опустила глаза, чтобы больше не смотреть по сторонам. Чтобы не отвлекаться. Хорошо, она сделает что просят эти пацаны – мелкий с матов очень даже трогательный, так жалобно на нее смотрит. Это несложно. А дальше – все! Дальше только ее желания. Ее жизнь.

Они дружно вышли из ворот школы, повернули к дороге.

Проскрежетал трамвай.

Налево. Вдоль решетки. Она упирается в каменный забор кладбища. Розовый. Чуть вперед выдается небольшое двухэтажное здание, тот самый дом смотрителя. Розовый. Низкая калитка. Высокие арочные ворота с готическими башенками. Розовые. Четыре ступеньки вверх. Площадка с двумя лавочками. Первые захоронения…

– Туда, – устремился вперед на класс старше. – Вот везука!

Кладбище обступило. Дорожка казалась узкой для их большой компании.

Катька повисла на руках ведущих, вывернула голову, чтобы глянуть по сторонам. Странно, почему ворота открыты? Где сторож? Куда подевались люди? Уже никто не плачет над своими покойниками?

Ее сильнее потянули вперед.

– Почему? – дернулась она в крепких руках. – Почему никого нет?

– А чего тут делать-то? – Долговязый вышагивал впереди, дорогу показывал.

– Навещать!

– Навещают по утрам, – наставительно произнес он. – После двенадцати дня покойники по своим делам разбредаются. Если хочешь кого встретить, только утром. И то…

Катька мотнула головой – никого она не собиралась встречать. Ни утром, ни вечером.

– И то, – продолжил долговязый, – если кого еще хоронят, то своих бессмысленно навещать. Они все отправляются новенького встречать. Такие порядки.

Не нравились Катьке эти порядки. В глазах рябило от оградок и недобрых взглядов покойников с фотографий. От тяжелого запаха гниющей листвы голова начинала кружиться.

– Вот сюда! – забежал вперед на класс старше. – Видишь, белый склеп? Написано «Зингер». На него ориентироваться надо! Отсюда направо.

Голова кружилась все сильнее, поэтому Катьке не помогли бы ни Зингер, ни звезды, ни компас.

Они свернули в узкий проход. Здесь пришлось выстроиться цепочкой. Катька почувствовала, что ее больше не держат, но бежать все равно было некуда – она оказалась зажата оградками. Белое чистенькое узкое здание с колоннами, тот самый Зингер, осталось позади. Могилы расступились, и перед ними возникло… возникло…

Это, наверное, когда-то был склеп. Или часовенька. Нет, все-таки склеп. Темно-розовый. С большой, в половину высоты, черной решеткой двери. Крыша чуть выступает над склепом, на ней растет трава, свисает неожиданная грязная тряпка. Две узкие колонны вжались в раму двери. У порога приступочка из плиты серого камня. Справа грязно-коричневая пристройка, скат крыши, уходящий в основание розового склепа. Наверное, это вход в подвал с покойниками. А сверху, розовое, это… это…

– Это усыпальница – часовня и склеп, – отозвался на ее мысли долговязый. – Вот здесь, сверху, в этом доме, – ткнул он в розовую развалюху, – иконы всякие висели. А там, – палец показал на пристройку, – можно было спуститься к гробам.

Все, что говорил долговязый, проходило мимо Катькиного сознания. Она смотрела на жуткий склеп. Он нависал над ней. Казалось, что трава на крыше шевелится, что из нее вытягиваются руки, ищут ее.

– На, держи.

Мелкий с мата смотрел на Катьку снизу вверх взглядом Кота в Сапогах из мультфильма «Шрек».

– Что? – дернулась Катька.

На мгновение ей показалось, что мелкий протягивает ей шприц. Но никто кровь у нее брать не собирался. Это был карандаш. Желтенький, хорошо отточенный.

– Зачем?

Мелкий не ответил, качнул рукой в сторону склепа.

Непонятно! Все было непонятно.

– Ты поближе подойди, – посоветовал долговязый.

Катька видела приступочек, но все равно споткнулась, оперлась рукой о стену. Неприятная была стена, шероховатая, неровно закрашенная краской.

Катька посмотрела на свои растопыренные пальцы. Все вокруг замерло. И только ее пальцы словно плыли в колеблющейся действительности. Под пальцами было что-то написано. Простыми карандашами, маркерами, ручками.

Ахнув, Катька убрала руку.

– Что это?

– Место силы, – произнес долговязый. – Точка пересечения миров, того, – кивок в сторону могил, – и этого, – кивок на Шуза. – Здесь сбываются мечты.

Катька медленно окинула взглядом склеп. Весь, от земли до заросшей травой крыши, был он исписан просьбами. Писали вдоль, писали поперек, писали по диагонали. Писали крупно. Писали мелко. Писали в много строчек, писали в одно слово: «Любви!» Было видно, что склеп закрашивали – под розовым просматривались предыдущие просьбы, но их уже перекрывали новые.

– И все-все это сбылось? – прошептала Катька.

«Господи, помоги моему сыну найти настоящую работу с большой зарплатой, подари ему желание работать, счастливую личную жизнь в любви и уважении. Аминь».

Карандашом. Мелким уверенным почерком.

– Конечно нет! – скривился долговязый. – Талант нужен. Ты думаешь, сколько человек просят у кладбища? Миллионы! А исполняется… – Он обвел присутствующих рукой. – Надо чувствовать это место, тогда все получится.

– И что, все потом за это заплатили? – с сомнением спросила Катька.

Долговязый смотрел вдаль. Шуз сверлил взглядом свои кроссовки. Мелкие заглядывали Катьке в глаза. Хохотнул тот, что на класс старше.

– А может, тут везунчиков до фига, – выпалил он. – Ты время не тяни. Скоро совсем темно будет. Еще останемся здесь до утра. Пиши.

– Что писать? – Только сейчас Катька заметила, что мелкий с мата все же вбуравил свой карандаш в ее пальцы.

– Желание!

– Какое?

В голове у Катьки метнулась спасительная мысль, что сейчас она сможет послать куда подальше всю эту сумасшедшую компанию.

– Чтобы с нас ушло проклятье! – процедил долговязый.

– А на кого пришло?

Глупые вопросы из Катьки сыпались, она и сама это понимала.

– Ни на кого, – равнодушно пожал плечами долговязый. – Просто уйдет и все. И тебе за это – ничего. А с нас – респект и уважуха. Ну и помощь, если понадобится.

Катька покрутила в пальцах карандаш. Так просто? Она напишет, и все заживут счастливо? Пишут многие, а сбывается у единиц. Конечно, помощи у кладбища просит любой школьник. Если бы всем помогало, была бы не школа, а братская могила. А так… Раз, два, три, четыре, пять. С ней шесть. Те, кого кладбище услышало.

– Чего ждем? – буркнул молчащий до этого Шуз. – Темнеет.

– Пиши, – поторопил долговязый.

– Так и писать: «Господи, помилуй»? – ткнула она карандашом в надпись.

– Что за ерунда? – нахмурился долговязый. – Сразу желание пиши! «Пусть у Виталика…»

– У кого?

Катька уже пару часов общалась с этой странной компанией, но ей и в голову не приходило поинтересоваться их именами. А тут, значит, Виталик…