Айя Субботина - Охотники парящих островов

Патрик оставил ворчание без внимания, широким торопливым шагом пересек внутренний двор. Ноздри Дарта защекотал аромат свежего хлеба, жареного мяса и запеченной кукурузы с маслом. Желудок откликнулся напористым урчанием. Отчего-то разом навалилась усталость, а лицо и грудь отозвались ноющей болью. Наверняка завтра все эти ушибы и царапины напомнят о себе «приятной» ломотой в теле, а рожа опухнет и отечет.

Внутренний двор логова Охотников был застроен множеством всевозможных сооружений: конюшни слева, амбар справа, чуть поодаль – кузница, окруженная грохотом молотков. Рядом с кузницей – алхимическая лаборатория и небольшой специализированный цех. Вдоль стены – технические склады, на заднем дворе – тренировочные площадки. Но основное пространство было отдано на откуп Цитадели и Академии, двум массивным каменным зданиям, соединенным между собой узким переходом. В Цитадели размещались жилые комнаты, трапезная, залы Большого и Малого совета, оружейная и сокровищница. Лишь став учеником, Дарт получил в Цитадели собственную комнату, хоть, в общем, она оказалась немногим больше Комнаты для размышлений, где запирали непослушных мальчишек, чтобы те наедине с собой, в темноте и тишине поразмыслили над своим поведением. Дарт так часто «размышлял над поведением», что успел на ощупь выучить каждую выщерблину тесной комнатушки. Он до сих пор не мог взять в толк: как же его все-таки одобрили в ученики? Во время занятий и тренировок по меньшей мере семеро из одиннадцати наставников сотрясали воздух угрозами никогда не доверить неучу и забияке ничего более ответственного, чем мытье ночных горшков.

В Академии постоянно проживали подмастерья. Здесь было несколько общих комнат, одна на всех столовая, одна на всех библиотека, где, кроме множества книг, обитало несметное количество пауков и мышей. Послушники, обучившиеся грамоте, скрипели перьями, переписывая старые пергаменты. Остальные занимались уборкой и чисткой, которым конца и края нет. Дарту редко доверяли работу писчего, хоть он обучился грамоте быстрее остальных и был на хорошем счету у скупого на похвалы наставника Тобиаса. Правда, лишь до тех пор, пока однажды не сцепился с ним в словесной перепалке. И причина-то пустяковая: наставник пытался внушить послушникам мысль об умеренности в потреблении пищи и говорил, что им следует сосредоточиться на многочасовых изнурительных тренировках. Как с оружием, так и с пером. Все бы ничего, но сам Тобиас при относительно небольшом росте весил явно больше центнера, что в понимании Дарта никак не вязалось с умеренностью. Об этом он, не подумав, и сообщил наставнику.

С тех пор Тобиас надежно обосновался в лагере тех, кто не желал видеть Дарта среди учеников.

Дарт по привычке последовал за Патриком в Цитадель, однако тот остановился, кивком указал на Академию.

– Разыщи наставников Тобиаса и Грума. Скажи, пусть захватят свои ученые книги и явятся в зал Малого совета.

Дарт кивнул.

– И вот еще что, – догнал его в спину негромкий окрик Патрика, – держи язык за зубами насчет сегодняшней ночи. – Помолчал и добавил: – Всей ночи.

Подобные намеки Дарт всегда принимал близко к сердцу. Что он, маленький, что ли? И в мыслях не было молоть языком.

«Но ведь клеймо!» – взбунтовался внутренний голос, принадлежавший ребенку, что никак не хотел взрослеть. Маленькая часть его самого, для которой время остановилось десять лет назад, а мир остался черно-белым, без оттенков и полутонов.

– Я понял, наставник, – уверил Патрика Дарт и с честью выдержал его пристальный взгляд.

– Иди.

Внутри Академии эхо лениво разносило приглушенные голоса. Казалось, здесь говорят даже стены – камни вечно жалуются на ноющие болячки. Несмотря на позднюю пору, занятия в аудиториях продолжались, а некоторые дисциплины вообще преподавались лишь после заката солнца. Дарт всегда думал, что Логово – единственное во всем городе место, где ночная жизнь была такой же активной, как и дневная.

На лестнице Дарта едва не сшиб Лим. Они были ровесниками, Лим появился в Тан-Хилле спустя месяц после Дарта. Было время, когда между ними завязалась настоящая мальчишечья дружба, та самая, которая случается лишь между ровесниками с одинаковыми горестями: оба сироты, оба без гроша за душой и с дырами в карманах, но с душами, полными надежды на лучшее будущее. Правда, время шло, и пока Лим из шкуры лез, чтобы выслужиться перед наставниками, Дарт без труда заработал славу занозы во всем известном месте. Лим решил, что дружба с хулиганом не пойдет на пользу его жизненным планам, о чем и объявил другу. Судьбе было угодно распорядиться по-своему: хулиган стал учеником, хоть не особенно стремился им стать, а прилежный подмастерье продолжал надраивать полы и подчищать навоз за лошадьми.

– Под ноги гляди, – сдержанно пожурил бывшего друга Дарт. Конечно, он мог и промолчать, в чем не единожды давал себе зарок, но поддался порыву. Напряжение ночи понемногу отпускало, потому и в контроле за собственными словами появилась ощутимая брешь.

Лим насупился. Взросление оставило на его лице неизгладимую печать – глубокие рытвины на щеках. Сейчас они уже не выглядели такими красными и набухшими, как год назад, но общий вид так и остался отвратным.

– Глядите-ка, кого занесло в наши края, – Лим также не упустил случая поерничать. – Пришел похвастаться обновкой?

Дарт не сразу сообразил, что речь идет о кинжале. Лишь взгляд подмастерья подсказал, в какой стороне искать. В самом деле, ведь он получил кинжал совсем недавно, хотя обычно его дарили по случаю посвящения в ученики. Но Дарт своими выходками умудрился и это событие отсрочить почти на год, а потому не больше месяца носил на поясе ножны с кинжалом. С виду ничего выдающегося, кинжал как кинжал: лезвие в две ладони длиной, ладонь поперек – рукоять, обернутая лентой свиной кожи и украшенная восьмигранным железным набалдашником. Да еще клеймо на лезвии – знак, что кинжал выкован для ученика. Впрочем, клеймо не было простой формальностью. Наложенное на него заклятье позволяло хозяину клинка наносить Проклятым особенно тяжелые ранения.

Дарт пожал плечами – все лучше, чем вступать в перепалку, венцом которой станет драка, за которую накажут его, Дарта, а Лима в который раз попросят не связываться с обормотом.

Он отошел в сторону, уступая дорогу. Фокус в том, что при желании он без труда потрепал бы зарвавшегося Лима за загривок, и тот как никто другой это понимал. Но, уступая, Дарт задевал его много больше, чем если бы, как уже случалось раньше, разукрасил синяками.

Поджатые губы Лима стали подтверждением правоты Дарта.

«Не можешь убедить дурака в том, что он дурак, – будь умнее, отойди».