Александр Плотников - С прибоем на берег

После, как смазали колчаковцы пятки из наших мест, машину эту закрепили за райкомом партии. И Архипу и мне не раз доводилось в ней езживать…

- Федул Филиппович у нас геройский мужчина, - ласково глянула на старика Анна Кондратьевна. - Был в войну начальником нашей эмтээс, почитай из одного утиля трактора собирал. Пыхтели они, коптили, но работали.

- А кто был трактористами? - хитро прищурился Федул Филиппович. - Бабы одни, молодые да ядреные. Своего жару-пару тракторам подбавляли!

Из-за поворота вывернул нагруженный кирпичами ЗИЛ, привычно затормозил возле перекрестка. В его кабине оказалось всего одно свободное место. Юрий поднял было с земли тяжелый рюкзак Федула Филипповича, но тот отрицательно затряс головой:

- Нет-нет! Почет и внимание гостю!

Другие его поддержали, и Юрию пришлось подчиниться общему приговору. Он уселся рядом с шофером, поставив на колени картонку и дорожный свой чемоданчик.

Машина неторопливо шла по пыльному большаку меж зеленеющих посевов. Юрий смотрел на них и со стыдом думал о том, что не может определить, какой злак тянет к солнцу бархатистые свои усы: пшеница, рожь или ячмень. Невольно вспомнился есенинский упрек горожанам, знающим только вкус печеного хлеба.

- Чего присмирел? - повернул к нему голову шофер. - Или места наши тебе не нравятся? Это они на первый взгляд такие неприметные, а на самом деле красивее их поискать надо. Леса, озера, луга заливные - раздолье! Останешься насовсем - за полгода душой к ним прикипишь. Я вот тоже не сибиряк, в Подмосковье вырос, а приехал после службы к корешу своему погостить, да и загостился вот уже шестой год! Правда, еще Маруся одна помогла здешние края полюбить. - Шофер застенчиво улыбнулся.

Бартеньевка оказалась деревней с единственной улицей, вытянувшейся вдоль берега небольшой речушки.

- Бартей речка называется, - сообщил Юрию шофер. - Пескарей и гольянов - прорва. Ты к кому приехал?

- К Русаковой Таисье Архиповне.

- А, к доярке нашей! Дом ее на дальнем краю. Придется тебе пешочком драпануть. Хотя ладно, - глянул он на часы, - все одно последняя ходка у меня. Подвезу тебя к самым воротам.

На высоком тесовом крыльце стояла дородная русоволосая женщина в праздничном цветастом сарафане. Увидев Юрия, она совсем не по-старушечьи сбежала вниз, молча уткнулась лицом ему в плечо, грудь ее вздрогнула от рыданий.

- Что вы, Таисья Архиповна… - растерянно бормотал Юрий, - не надо плакать… - Он даже мысленно выбранил себя за то, что дал телеграмму. Наверное, с того самого часа, как получила ее, простояла , тетка на крыльце. Лучше было бы заявиться нежданно-негаданно.

- Прости меня, Юронька, - наконец заговорила тетка.- Бабья натура, глаза на мокром месте.- Она даже попыталась улыбнуться сквозь слезы, но улыбка получилась вымученной. - Ну проходи, проходи, родненький, в горницу…

Она торопливо распахнула перед ним двери сначала в темные сени, а затем в избу. Первое, что бросилось Юрию в глаза, был начищенный медный самовар на столе. Из конфорки его выходили струйки пара, фарфоровый чайник наверху был окутан ими, словно вершина горы облаком. И такой нелепой показалась Юрию громоздкая картонка, которая скрывала модернизированного электрического собрата этого сверкающего золотым отливом красавца.

Стены горницы не были оштукатурены, просто гладко стесаны бока бревен, и между ними темнели прослойки мха. В переднем углу на шелковой тесьме подвешен большой кусок картона с наклеенными в несколько рядов фотографиями.

Не выпуская ноши из рук, почти инстинктивно направился Юрий в этот угол. Взгляд его заметался между пожелтевшими от времени одиночными и групповыми снимками, пока не остановился на одном из них. С фотооткрытки на него оценивающе смотрел матрос в бескозырке, сдвинутой набекрень, с орденами и медалями.

- Это отец? - не оборачиваясь, спросил Юрий.

- Он, Юронька, он… - всхлипнула тетка.

Словно оправдывая наихудшие опасения Юрия, утро наступило пасмурное и туманное. Обложной дождь, зарядивший еще с ночи, не унимался.

«Представляю, что творится на полигоне, - беспокойно поглядывал в окно лейтенант, - танковую колею развезло, в окопах по колено воды…»

Он надеялся на то, что суточный план изменят, однако этого не случилось.

На стоянку первого взвода пришел насупленный командир роты.

- Не сумел я убедить комбата отменить занятия,- сказал Юрию Миронов, - придется вам ехать на полигон. Главное - смотрите, чтобы кто-нибудь из новичков оружия на бруствере не бросил. Советую всех молодых собрать в свой окоп, так надежнее будет.

- Но им положено быть в своих отделениях… - не понял совета Юрий.

- Мало ли что положено! - сердито мотнул головой капитан. - Сегодня, к примеру, воскресенье, отдыхать положено… Никто вас проверять не станет. Зато береженого, как говорится, сам бог бережет. Если сдадут нервы у какого-нибудь салажонка, вы его за штаны удержите… - И помолчав, спросил: - Сами-то не дрейфите?

- За мои нервы не беспокойтесь, товарищ гвардии капитан, - обиделся Юрий.

- Очень хорошо. С вами поедет замполит. Мне приказано быть на батальонном командном пункте.

Гвардии старший лейтенант Еськов пришел в каске, с плащ-палаткой, свернутой и подвешенной на ремешке через плечо.

- В окопе она вас не спасет, - усмехнулся Юрий.

- Нам не привыкать к водным процедурам! - ответил Еськов. - Один армейский начальник назвал нас не морскими, а мокрыми пехотинцами. Кстати, - многозначительно глянул он на командира взвода, - хочу напомнить, что вашему Файзулаеву нынче двадцать стукнуло. Может, поздравим его перед строем? Думаю, это не повредит выполнению поставленной задачи.

«Тьфу ты, девичья память! - разозлился на себя Юрий. - Специально выписал на листок дни рождения и положил под стекло. А когда последний раз заглядывал?»

- Давайте поздравим Файзулаева прямо на полигоне, товарищ гвардии старший лейтенант, - предложил он вслух.

- Хорошо, - согласился Еськов.

Вытянувшись цепочкой, бронетранспортеры юзили по глинистой земле, сползая на виражах к обочине дороги.

«А на полигоне еще хуже, там песок, брустверы окопов размыло. Пойдут танки, шуранут гусеницами - и пол-окопа будет на голове…» - невесело раздумывал Юрий, косясь на сидящего рядом замполита. На лице у Еськова не было даже тени беспокойства. Зато не забыл Русаков, как в первый раз у самого екало сердечко, когда, закрывая небо, скрежетали над головой танковые траки. Казалось, сейчас осядет окоп под тяжестью стальной громадины - и готова братская могила. Да и танкисты сознавались, что чувствуют себя во время обкатки не очень здорово. Сверлит головы навязчивая мысль, что утюжат их машины вовсе не передний край противника, а траншеи своих же товарищей. А вдруг кто-то зазевается…