Томаш Пациньский - Линия огня

Тем не менее, он не мог удерживаться от того, чтобы чуть ли не каждую минуту поглядывать в их сторону. Странная пара. Они сидели уже довольно долго и все время молчали. Только в пепельнице все прибывало и прибывало окурков. Вонючих сигарет без фильтра, которыми глубоко затягивался седеющий мужчина, и "кэмэлов". Черноволосая дама тоже много курила.

Дед Мороз затушил очередной окурок. Его раздражали неумело скрываемые, любопытные взгляды человека за баром. И болтливые шлюхи, пискливые, разговаривающие по-украински с закарпатским акцентом, что должно было доставать всякого чистокровного русского, которым Дед Мороз в глубине души и остался.

И все так же он боялся. Что наконец-то нужно будет что-то сказать, нельзя ведь просто так сидеть и молчать. Ведь именно за этим он сюда приехал, чтобы услышать правду до конца. Хотя, как он знал, правда наверняка будет болеть.

Как же все это недолго длилось, подумал он, и что-то стиснуло его в груди. Всего лишь несколько месяцев, безумная любовь, такая, о которой считал, что она уже никогда в жизни не случится, что никогда не придет. Ведь сам он для всего этого был старым. Слишком умным. И слишком разочарованным.

Несколько месяцев. И потом что-то закончилось. Дед был уверен, что это именно он все испортил. Как всегда.

Она неожиданно погладила его по руке. Первый жест доверия за сегодня.

- В принципе, следовало бы хоть что-то сказать. Не будем же мы сидеть вот так и молчать.

Она улыбнулась, хотя взгляд ее остался серьезным.

- Я знаю, что ты чувствуешь, - сказала женщина. – По крайней мере, мне кажется, будто бы я знаю. Вот скажи, сколько тебе лет? Только честно?

Дет внимательно поглядел прямо ей в глаза, но насмешки не заметил. Ягода спрашивала серьезно.

- Сто? Двести? Или даже больше? Или, возможно, не помнишь, потому что такой же старый, как весь этот долбанный, окружающий всех нас мир?

И действительно, не помнил. Когда-то он лет не считал, никто вокруг не считал. Только лишь, когда сделался Дедушкой Морозом, смешным типом для того, чтобы делать детей счастливыми, в красном, подбитом мехом лапсердачке и дурацкой шапочке, он начал считать [55]. Давно это было.

- А ты знаешь, сколько лет мне? – спросила Ягода с переполненной горечью улыбкой.

Дед отрицательно покачал головой.

- И не спрашивай. Уж слишком много.

Она сжала на стакане свои длинные и худощавые пальцы. Очень крепко, и посуда наверняка бы лопнула, если бы не была сделана из толстого хрусталя.

- И все время я должна убегать. Всегда. Нигде не могу нагреть места, привыкнуть. Ведь времена меняются, и в них нет места для волшебницы.

Дед кивнул, соглашаясь.

- И нечего кивать. – В ее глазах вспыхнула злость. – Ты ничего не знаешь об этом, не можешь знать. Ты понятия не имеешь, что это такое – быть женщиной. Нужно стареть. Носить маску, этот камуфляж, отвратительный и болезненный, лишь бы только уйти от злых взглядов. Нужно быть старой и уродливой, тогда никто не станет завидовать. До какого-то времени.

Дед был настолько разумен, чтобы не отвечать. Это он слышал уже не раз, правда раньше она не говорила этого прямо, как сегодня. Но печаль коренилась в ней ой как глубоко.

Наверное, Ягода была права. Это обычная дилемма долговечных, а может и бессмертных существ. Как жить среди людей, тех обычных людей, которые меняются, стареют, в конце концов – уходят, чтобы дать место следующим. Обязательно необходимо натянуть камуфляжные цвета. Ничем не отличаться, потому что когда-то за это мог грозить костер или виселица, сейчас же, и это в само лучшем случае, пожизненное заключение в какой-то секретной лаборатории. Пожизненное заключение, то есть – бесконечное.

Крепкого телосложения, средних лет, седая борода, длинная или подстриженная, возраст – в принципе - неопределенный. Это давало поле для маневра, увеличивало поле для ошибки. Можно было дольше ожидать, отодвигая тот момент, когда в обязательном порядке необходимо сойти с людских глаз и начать все заново в каком-то другом месте.

- Ты наивен, - прищурила Ягода глаза. – И не отрицай, тут ничего не поделаешь.

Ей сложнее, как раз это он понимал прекрасно. Ну не могла она колоть глаза людям своей красотой. Ей необходимо было прятаться под маской, ведь гораздо легче вынести в собственном окружении кого-нибудь старого годами и уродливого. Старость не возбуждает сенсации, не пробуждает плотского желания. Седая сумасшедшая, шастающая по городку – так она всегда такой была и такой и останется. Уже не изменится, можно и привыкнуть. Но маска прирастает к лицу, и то, что находится под ней, тоже становится гадким и уродливым.

- Ты не понимаешь, тебе только кажется.

Дед даже не отшатнулся, хотя вот уже который раз ему показалось, что Ягода читает его мысли. Только ведь так и не обязательно было именно так, Мороз понимал, насколько он прозрачен для ведьмы. Как мало способен он укрыть. И действительно, насколько же он наивен.

Мороз закурил очередную сигарету без фильтра, извлеченную из картонной коробочки, которую сложно было встретить к западу от Буга. Тем не менее, он никак не мог привыкнуть к другим, ну не были они ему по вкусу, как настоящие.

Дед Мороз глядел, как Ягода вытаскивает из пачки очередной "кэмэл". Он подал ей огонь, щелкнув золотым "ронсоном".

Ведьма затянулась и выпустила аккуратненькое колечко. Через мгновение дымовой "бублик" развеялся.

- А вот скажи, - улыбнулась неожиданно Ягода. – Когда случилось, что ты начал дарить детям подарки?

Похоже, она отметила слегка изменившееся выражение его лица. Дед посчитал, что ведьма снова над ним насмехается.

- Ну честное слово, - тут же прибавила та. – Мне и вправду интересно.

Дед ответил, несколько натянуто скривив губы.

- Давно уже, - ответил Мороз после какого-то времени. – И тебе будет смешно, на самом деле, когда я скажу тебе, чье же это была идея. Самого Лаврентия Павловича. Любил, сукин сын, детей.

Только это не развеселило Ягоду, наоборот, снова она нахмурилась.

- Но ты же жалок, ты это знаешь? Ты сам, и этот твой крестовый поход. Маска слишком сильно приросла к твоему лицу, камуфляж стал тобой, а ты – ним. Ты до сих пор обольщаешься, что это какой-то бизнес. Что ты желаешь монополизировать рынок, ты сам, современный бизнесмен Морозов. И помогаешь ей, бедному, обиженному ребенку, который вообразил, что все зло взялось от обмана. Из долбанных сказочек, которые показывают наивным деткам лучший мир, которого ведь на самом деле нет. И если вы выведете сорняки, то будет лучше.

Ягода раздраженно мотнула головой, погасила окурок в практически полной пепельнице.

- А он таким не будет. Потому что имеются еще и сказки для взрослых, во сто крат хуже тех, которые ты устраняешь, в принципе – совершенно невинных, хотя, и правда, переполненных ханжеством и фальшью домовых и гномов. Все страхи, таящиеся на границе сознания. Забытые боги, которые до сих пор ожидают, ведь беспамятство вовсе не означает небытия. Заброшенные, злые и ревнивые. Это и есть реальный мир, которого ты уже не помнишь.