Сергей Шемякин - Сокровища рода де Карсо

— Ты знаешь, Жак, — минутой спустя, тихонько шепнула она, — за последние три месяца, что я здесь, ты первый, кто довёл меня до вершины блаженства, — и мягко поцеловав, легонько отстранила от себя тяжело дышащего охотника.

— Дьявол! — не удержавшись, выругался Бенуа, когда встал с постели. Он закрутился, поджав босую ногу, которой наступил на брошенный около кровати крест. Ругаясь уже про себя, буканьер поднял распятие с пола и, желая рассмотреть, обо что же он укололся, шагнул к горевшей в углу свече.

Он узнал этот массивный, чуть меньше ладони, серебряный крест. Это был крест Лангедока! ... И на терновом венце искусно отлитого Христа алела капелька крови.

— Прости меня, Господи, что принял твою руку за дьявольскую, — трижды осенив себя крестным знамением, прошептал Бенуа.

Он повернулся, взяв подсвечник, и поднеся свечу к изголовью кровати, спросил, глядя прямо в глаза, лежащей девушки:

— Откуда у тебя этот крест, Анна?

— Крест? — чуть дёрнулась куртизанка. — Мне подарил его на днях один кавалер. Весьма противный малый, надо отметить, — коснулась она успокаивающе его руки. — С ужасно колющими усами и дурным запахом изо рта.

— А как его звали?

— Я даже не поинтересовалась, Жак! Но он был из буканьеров и при деньгах. ... Брр, — передёрнула она плечами от омерзения, вспомнив его холодные как у покойника губы.

Бенуа на секунду задумался, перебирая в памяти лица товарищей:

— А он не был похож на крысу? — непроизвольно напрягся охотник, в ожидании ответа на неожиданно мелькнувшую догадку.

— Боже мой! А я, дура, всё не могла понять, кого же он мне напоминает, — прикрыла она рот ладонью, откинувшись на подушку. И вдруг отчаянно начала тереть губы, вспомнившие его гадкие прикосновения и грудь, занывшую, как тогда, нестерпимой болью под его костлявыми пальцами.

— Поцелуй меня, Жак, — взмолилась Анна, поняв бесполезность своих попыток уйти от мерзких воспоминаний.

Охотник склонился над девушкой и долгим поцелуем приник к её губам, чувствуя, как под его ладонями, ласкающими груди, твердеют желанием спелые ягоды её сосков. И всё завертелось вновь.

То, что было у них до этого, не тянуло даже на лёгкий шторм, по сравнению с тем ураганом, который обрушился на Жака. Намертво сжав его в объятьях, Анна неистовствовала, мечась в исступлении по постели, бешеными движениями пытаясь содрать с себя эту едкую, разъедающую душу грязь. И когда она судорожно сжала бёдра, и, откинувшись завыла в полный голос, никого не стесняясь, и ни на что не обращая внимания, Жак затих, боясь неосторожным движением остановить этот очищающий огонь, охвативший её тело. ...

...— Шла бы ты из этого заведения, — нежно гладил он её по щеке, стирая слёзы, мелкими горошинами срывающимися с мокрых ресниц. — Не для тебя оно! Возьми, к примеру, Жозефину. Да ей всего сорок шесть! А выглядит старше покойника! Распутство все соки из неё вытянуло ещё десять лет назад. Грудь до пупа, лицо, как печёное яблоко. Это ещё хорошо, что дурной болезнью не заразилась, а то бы и нос отгнил. Здесь особо не разбогатеешь, только себя загубишь. А сколько Крысят тебе ещё попадётся у мадам?! — сжал он легонько её руку, жалея девушку.

— Куда же идти, куда?! ...Здесь кругом нужны шлюхи, а не жё-о-ны, — жалобно плакала она, уткнувшись лицом в подушку. — Кому нужна кабальная служанка, кроме хозяйки? Кому?! Мне ещё три года здесь бесплатно, только за кров, еду и одежду ноги раздвигать, ублажая всяких мерзавцев.

И девушка снова зарыдала, проклиная судьбу, забросившую её на этот остров.

Жак обнял её за плечи и, ласково повернув, поцеловал в мокрые, дрожащие губы.

— Не плачь! Через неделю выйдем в море, а как вернусь, что-нибудь придумаем.

Бенуа выгреб половину монет из своего кошеля и протянул девушке.

Держи, и спрячь подальше, чтобы мадам не нашла! С ней я сам рассчитаюсь! Если что-то случится — на первое время хватит, — пояснил он, заглянув в прояснившиеся надеждой глаза.

— А крест я заберу, чтобы он тебя не тревожил,— сказал уже у дверей Жак, грустно улыбнувшись на прощанье.

Г Л А В А 9

— Это рука Всевышнего, Поль! Видно Господь хотел, чтобы посмертная воля Лангедока была обязательно выполнена, — говорил утром Малышу Бенуа. — Иначе, это распятье никогда бы не попало к нам назад!

— Я думаю, в этом ты прав, — согласился Ажен, которому Жак успел рассказать и об Анне, и о кресте, и о Крысёнке. Он повесил крест Лангедока на шею и, взявшись за распятие, поклялся:

— Клянусь Богом, мы выполним твоё завещание, Роже!

Они ещё долго обсуждали, как найти Денье и забрать у него завещанные им пиастры.

— А ты знаешь, — предложил Жак, — давай эти деньги пустим на богоугодное дело — вырвем невинную душу из распутного вертепа. Купим для Анны маленький домик, и пусть себе живёт. Глядишь, и мужа подыщет.

— Я тоже не хочу, чтобы Антонида оставалась у Жозефины. Да и сама она собирается на днях сбежать от старой карги, — посмотрел на друга Малыш. — Просила подыскать ей жилище. Так что давай поселим их вместе, и им будет веселее и нам сподручнее.

Ты правильно решил, Поль! — расцвёл Бенуа, опасавшийся, что Малыш поднимет на смех его предложение, которое скорее можно было услышать из уст священника, чем погрязшего в грехах буканьера.

— Одно только беспокоит, — минуту спустя сказал Жак. — А вдруг у него не окажется денег! Этот вонючий подонок мог их давно спустить!

— Ты плохо знаешь Денье! Эта Крыса наверняка их припрятала! А крест уж больно заметный, выбросить или переплавить не рискнул, вот и сплавил куртизанке от беды подальше. Он же знает, что мы с тобой уцелели. И я теперь нисколько не сомневаюсь, что там, в апельсиновой роще (помнишь, мы услышали подозрительный шорох?), он прятался совсем рядом.

Их разговор прервал скрип двери и ввалившийся в комнату рулевой "Стрелы". Радостно распахнув свою пасть, до этого совсем незаметную в огненно-рыжей, давно не стриженой бороде, ещё с порога Акула завопил:

— Ребята! Я принёс вам радостную весть! ...Через неделю выходим в море! ... А это, — он бросил на стол звякнувший мешочек, — капитан прислал вам тридцать пиастров, чтобы вы случайно без выпивки не протянули ноги! — захохотал он. — В пятницу он ждёт вас на шхуне! Фу, дьявол! Что-то в глотке запершило! — зашёлся в кашле Акула и с размаху плюхнулся на стул.

Ушёл он через час, осушив две бутылки рома, ещё более громогласный и весёлый, чем был.

Отобедав и хорошенько отдохнув, после сиесты буканьеры направились на поиски Денье. Они обходили таверну за таверной в надежде наткнуться на Крысёнка. Расспрашивать, они не раскрашивали, но услышав случайно разговор двух моряков, один из которых вместе с Легурье поднимался вверх по Артибониту, подсели к ним, справедливо полагая, что наверняка что-то узнают.