Юрий Латыпов - А путь и далек, и долог

Говорят, что он там что-то припевал и пришептывал на родном языке, опрыскивая свое немощное чадо ханкайской водой. В этих припеваниях изредка проскакивали русские слова «гавна», «какая шайтан», «твоя мать» с хорошим татарским акцентом. На следующий день ребенок попросил есть. Он стал стремительно поправляться и с тех пор не имеет проблем ни в еде, ни в питье – во всем том, что дает матушка Земля. Это была, по сути, единственная хворь на грани жизни и смерти, но далеко не последнее испытание в моей жизни. Вторую серьезную болезнь, когда пришлось бороться за жизнь не только мне, но и отряду спасателей ВМФ США, я самостоятельно «обеспечил» спустя почти полвека.

Полученное имя предписало мне с самого рождения быть живым и непоседливым ребенком, которому было сложно удержаться на месте и надо было все проверить и испытать. Вскоре жизнь приготовила первый сюрприз и серьёзное испытание юному пограничнику. Этому пострелу необходимо было постоянное действо и проникновение в неизведанное. В те далекие времена, к тому же в закрытых небольших гарнизонах, почти все бытовые проблемы решались собственными силами и уменьем военнослужащих. Ремонт обуви производился так же самостоятельно. Для этого практически в каждом доме имелся необходимый инструмент и дратва – просмоленная и провощённая крепкая нить. Так вот, этот неуёмный ребенок как-то добрался до хозяйства отца и очень заинтересовался этой самой липкой дратвой. Каким именно образом она оказалась туго намотанной в несколько рядов на моей шее – никто выяснять не стал. Необходимо было срочно спасать уже синеющего и еле дышащего экспериментатора… Под тугие слои дратвы на шее невозможно было подсунуть даже маникюрные ножницы… Однако «операция» прошла без последствий, и через час я уже гонял козу.

Этот крепкий и любознательный ребенок появлялся на различных участках жилой зоны заставы. Он, ничем не смущенный и не проявляющий и тени страха, мог запросто оказаться у питомника пограничных овчарок, откуда незамедлительно удалялся бдительным погранцом. В руках у него всегда был какой-нибудь предмет: колесико от сломанной игрушки, подковный гвоздик или шуруп, прядь волос из конского хвоста и, конечно же, как у большинства послевоенной ребятни, несколько гильз и пуль. Выходило так, что человечек самостоятельно формировал начальные этапы своей мужской жизни, однако эта самостоятельность не могла быть полной. Она появлялась на короткие промежутки его познавательной жизни, когда ему каким-то образом удавалось улизнуть из-под бдительного ока матери или ординарца отца, иногда присматривающего за ним.

Начиная с рождения и на протяжении всей жизни, физическое и духовное состояние человека определяется его генами, полученными от родителей, и позитивными или негативными обстоятельствами, в которых он рос. В процессе индивидуального развития формируется специфическая совокупность признаков и свойств личности. Такая совокупность может быть очень успешной и здоровой, а может быть и неприемлемой, если не сказать – патологичной. Главное, как сам человек потом развивает или губит сочетание этих способностей в соответствии с определенными жизненными обстоятельствами.

Мать, как почти всякая хранительница домашнего очага, принимала все меры, чтобы уберечь дитё малое от любой, даже потенциальной опасности. Отец, лихой кавалерист, видел в мальце своё продолжение, и в четыре года его чадо уверенно и спокойно разъезжало верхом на боевой пограничной лошади. Стремление познать окружающий мир, уйти от опеки матери и привитие отцом смелости маленькому человечку формировали характер мальчишки и, наверное, и будущее отношение к жизни, а также взгляды на суть бытия. Мальчик не становится мужчиной по духу только потому, что он родился с мужским телом. Он начинает чувствовать себя мужчиной и вести себя как мужчина благодаря способности подражать и брать пример с тех мужчин и старших мальчишек, к которым он чувствует природную тягу. Чтобы стать тем гендерным полом, к которому принадлежит мальчик, ему требовалось значительное время находиться в общении с взрослыми мужчинами-воинами, ярко выраженными представителями мужской части человечества.

Сколько себя помню, я с самых юных лет пытался до всего дойти сам. Началось это с невнятного, но настойчивого высказывания «Мисям», которое со временем превратилось в безоговорочное утверждение «Я сам» по любому поводу, когда я стал более понятно изъясняться. Я самостоятельно что-нибудь мастерил, строгал или копал. Отец всегда потворствовал таким начинаниям, предоставляя в моё распоряжение молотки, кусачки, гвозди и т. п. вещи. Моей желанной мечтой было достать висящую на стенке именную наградную саблю отца. Это была трудновыполнимая задача. Во-первых, сабля висела достаточно высоко, а во-вторых, дома я постоянно находился в поле зрении мамы или отцовского ординарца. Однако «счастье» вскоре мне улыбнулось. Застава была поднята по тревоге: «Застава в ружье», мамы почему-то не оказалось на некоторое время в доме. Я соорудил на кровати пирамиду из стула и табуретки и полез за вожделенной добычей. По-хорошему, саблю надо было снять и потом вытаскивать из ножен. Но тогда бы первый вошедший уличил бы меня в нарушении запрета, существовавшего для меня в отношении каких-либо прикосновений к этому опасному оружию. Я стал извлекать саблю из ножен, неустойчивая пирамида зашаталась, и я загремел с саблей на пол. Чудо сберегло меня от острого как бритва длинного клинка сабли. Вошедший отец молча забрал у меня саблю, вернул ее на место и после этого изрек: «В угол, до вечера!». «Угол» был наказанием за все мои выходки, тяжесть которых искупалась временем стояния от нескольких минут до часа. К обеду родители отошли и стали звать меня обедать. Я не реагировал на их призывы, они еще два-три раза позвали меня, сказав, что хватит дуться, и принялись за обед. Через несколько минут, готовый разрыдаться, я мысленно молил: «Ну, еще разок позовите!». Родители не реагировали на мои мысленные посылы, тихо переговаривались и обедали. Мне ничего не оставалось, как в пику родителям, упрямо выстоять в «углу» до вечера. Это упорство срабатывало в большинстве случаев, когда я попадал в «угол» на длительное время. Отчего я не выходил из угла раньше времени? В общем, я понимал, что справедливо наказан, но мне хотелось не только их разрешения на выход из места наказания, но и прощения. Разрешение выхода из «угла» было их безмолвным прощением. Родители не всегда понимали, что маленькому человечку прощение необходимо было услышать, так же как наказание перед этим. А когда объявляли о прощении вслух – значит, понимали суть и необязательность злостного или иного негативного умысла моих поступков и чистосердечно прощали. Это понимание искренне и радостно воспринималось, облегчало душу ребенка, служило как бы отпущением моих пока еще не тяжких грехов и давало свободу к их дальнейшему совершению.

Читать дальше