Владимир Арсеньев - Дерсу Узала (сборник)

– Здравствуйте, – сказал он тихо, отошёл к двери и стал мять свою шапку.

На сделанное ему предложение проводить нас до Кокшаровки он охотно согласился.

– Хорошо, пойду, – сказал он просто, и в этом «пойду» слышалась готовность служить, покорность и сознание, что только он один знает туда дорогу.

Решено было идти завтра, если дождь перестанет.

На дворе бушевала непогода. Дождь с ветром хлестал по окнам. Из темноты неслись жалобные звуки: точно выла собака или кто-то стонал на чердаке под крышей. Под этот шум мы сладко заснули.

На другой день, 31 мая, чуть только стало светать, я бросился к окну Дождь перестал, но погода была хмурая, сырая. Туман, как саван, окутал горы. Сквозь него слабо виднелись долина, лес и какие-то постройки на берегу реки.

Раз дождя нет, значит, можно идти дальше. Но одно обстоятельство заставило нас задержаться – не был готов хлеб.

Часов в восемь утра вдруг все петухи разом запели.

– Погода разгуляется, будет ведро. Ишь петухи как кричат. Это верная примета, – говорили казаки между собой.

Известно, что домашние куры очень чувствительны к перемене погоды. Впрочем, они часто и ошибаются. Достаточно иногда небу немного проясниться, чтобы петухи тотчас начали перекликаться. Но на этот раз они не ошиблись. Вскоре туман действительно поднялся кверху, кое-где проглянуло синее небо, а вслед за тем появилось и солнышко.

В десять часов утра отряд наш, во главе с Паначевым, выступил из деревни и направился кверху по реке Вангоу. Нам предстояло перевалить через хребет, отделяющий Даубихе от Улахе, и по реке, не имеющей названия, выйти к устью Фудзина.

Тотчас за деревней дорога превратилась в тропу. Она привела нас к пасеке Паначева.

– Пройдёмте кто-нибудь со мной, ребята, – обратился старовер к казакам.

Затем он полез через забор, открыл кадушку и стал передавать им сотовый мёд. Пчелы вились кругом него, садились ему на плечи и забивались в бороду. Паначев разговаривал с ними, называл их ласкательными именами, вынимал из бороды и пускал на свободу. Через несколько минут он возвратился, и мы пошли дальше.

Понемногу погода разгулялась: туман исчез, по земле струйками бежала вода, намокшие цветы подняли свои головки, в воздухе опять замелькали чешуекрылые.

Паначев повёл нас целиной «по затескам». Как только мы углубились в лес, тотчас же пришлось пустить в дело топоры.

Читатель ошибается, если представляет себе тайгу в виде рощи. Уссурийская тайга – это девственный и первобытный лес, состоящий из кедра, чёрной берёзы, амурской пихты, ильма, тополя, сибирской ели, липы маньчжурской, даурской лиственницы, ясеня, дуба монгольского, пальмового диморфанта, пробкового дерева с листвой, напоминающей ясень, с красивой пробковой корой, бархатистой на ощупь, маньчжурского ореха с крупной листвой, расположенной на концах сучьев пальмообразно, и многих других пород. Подлесье состоит из густых кустарниковых зарослей. Среди них бросаются в глаза колючий элеутерококк, красноягодник с острыми листьями, лесная калина с белыми цветами, жёлтая жимолость с узловатыми ветвями и с морщинистой корой, лесная таволожка с коротко заострёнными зубчатыми листьями и вьющийся по дереву персидский паслён. И все это перепуталось виноградником, лианами и кишмишом. Стебли последнего достигают иногда толщины человеческой руки.

Паначев рассказывал, что расстояние от Загорной до Кокшаровки он налегке проходил в один день. Правда, один день он считал от рассвета до сумерек. А так как мы шли с вьюками довольно медленно, то рассчитывали этот путь сделать в двое суток, с одной только ночёвкой в лесу.

Около полудня мы сделали большой привал. Люди тотчас же стали раздеваться и вынимать друг у друга клещей из тела. Плохо пришлось Паначеву. Он всё время почёсывался. Клещи набились ему в бороду и в шею. Обобрав клещей с себя, казаки принялись вынимать их у собак. Умные животные отлично понимали, в чём дело, и терпеливо переносили операцию. Совсем не то лошади: они мотали головами и сильно бились. Пришлось употребить много усилий, чтобы освободить их от паразитов, впившихся в губы и в веки глаз.

После чая опять Паначев пошёл вперёд, за ним стрелки с топорами, а через четверть часа после их ухода тронулись и вьюки.

– А ведь опять будет дождь, – сказал Мурзин.

– Не надолго! – ответил ему старовер. – К вечеру, бог даст, перестанет.

По его словам, если после большого ненастья нет ветра и сразу появится солнце, то в этот день к вечеру надо снова ждать небольшого дождя. От сырой земли, пригретой солнечными лучами, начинают подыматься обильные испарения. Достигая верхних слоёв атмосферы, пар конденсируется и падает обратно на землю мелким дождём.

Паначев оказался прав. Часов в пять вечера начало моросить, незадолго до сумерек дождь перестал, и тучи рассеялись. Какой-то особенно неясный свет разлился по всему лесу. Это была последняя улыбка солнца. Начавшая было засыпать, жизнь в лесу встрепенулась: забегали бурундуки, послышались крики иволги и удода. Но вот свет на небе начал гаснуть; из-под старых елей и кустов поднялись ночные тени. Пламя от костра стало светлее. Около него толпились люди… Паначев сидел в стороне и молча ел хлеб, подбирая крошки. Казаки разбирали вьюки, ставили комарники и готовили ужин. Некоторые из них разделись донага, собирали с белья клещей и нещадно ругались.

– А что, дядя, сколько будет вёрст до Кокшаровки? – спросил старовера Белоножкин.

– А кто его знает! Разве кто тайгу мерил? Тайга, так тайга и есть! Завтра надо бы дойти, – отвечал старовер.

В этом «надо бы дойти» слышалась неуверенность.

– Ты хорошо эти места знаешь? – продолжал допрашивать его казак.

– Да не шибко хорошо. Два раза ходил и не блудил. Ничего, господь даст, пройдём помаленьку.

Покончив ужин, Паначев, не смущаясь присутствием посторонних, помолился, потом взял свой топор и стал подтачивать его на камне.

Следующий день был первое июня. Утром, когда взошло солнце, от ночного тумана не осталось и следа. Первым с бивака тронулся Паначев. Он снял шапку, перекрестился и пошёл вперёд, высматривая затёски. Два стрелка помогали ему расчищать дорогу.

Путешествие по тайге всегда довольно однообразно. Сегодня – лес, завтра – лес, послезавтра – опять лес. Ручьи, которые приходится переходить вброд, заросшие кустами, заваленные камнями, с чистой прозрачной водой, сухостой, валежник, покрытый мхом, папоротники удивительно похожи друг на друга. Вследствие того что деревья постоянно приходится видеть близко перед собой, глаз утомляется и ищет простора. Чувствуется какая-то неловкость в зрении, является непреодолимое желание смотреть вдаль.