Ник. Леймарк - Семь рек Рима

– Нет, – было слышно, как Влад улыбнулся. – Я сказал «Пташка». Домашнее прозвище. Ее идиоты-родители дали ей это несуразное имя – даже не выговорить. Ну, представьте, – он пожевал губами, – что вашу жену зовут… ну, например, Крокифисса. Если я не ошибаюсь, есть такое замысловатое женское итальянское имя?

– Да, – Пино одним движением скользнул вглубь кресла и теперь расположился в нем удобно, даже вольготно. – Так звали мою покойную бабушку.

Влад не смутился.

– Ну и ладно. Так зачем вам понадобилась Пташка? Неужели она кого-нибудь обокрала? – он засмеялся. – Почему бы вам не поговорить с тем дураком, которого она подцепила, когда я бросил ее? Вряд ли она приехала одна. Или одна?

– Ну что вы, уважаемый синьор, – Пино не переставал улыбаться. – Конечно, она никого не обокрала. Скажем так – мы просто пытаемся выяснить ее настоящее местонахождение. Простите, – быстро спросил он, – а она способна на преступление? Ей свойственна тяга к риску? Она может принять быстрое и безрассудное решение? Она расчетлива? Хладнокровна?

– Сколько вопросов, – удивился Влад. – Но ничего, у меня хорошая память. – Он размял пальцы, большие и розовые. – Конечно, она способна на мелкие преступления, как и любой из нас. Ведь верно, господин майор, вы тоже можете стянуть что-нибудь? – он рассмеялся. – К риску она не тянется, но рискнет, особенно если это касается близкого ей человека. Она как-то просто спасла меня. В горах, на лыжах. Тащила километра два, хотя начиналась метель. Так что способна, – Влад достал из шкатулки полированного дерева сигарету и, не предложив нам, закурил. Кольца сизого дыма умело завращались в воздухе. – Быстрое решение – да. Безрассудное – нет. Она очень умная и быстрая.

– Вероятно, вы любили ее, синьор? – спросил Пино участливо. – Может быть, и по-прежнему любите?

– Она не расчетлива, но хладнокровна… что? Что вы сказали? – Влад закашлялся, и лицо его сразу стало красным как у всякого блондина с тонкой кожей на лице. – Вы ненормальный? – в голосе послышался гнев. – Я прожил с ней достаточно, чтобы снять все сливки. На кой мне черт жить с женщиной, которая, скорее всего, постареет раньше, чем я. Я же сказал – я ее бросил! Любовь! – фыркнул он и глубоко затянулся. – Что-нибудь еще?

Незаметно подняв глаза, я бросил на него взгляд, который он каким-то чудом заметил. Сделав вид, что увлеченно стенографирую беседу, я задумался над тем, каким образом Пат могла оказаться женой подобной самовлюбленной сволочи.

– Ну, так что же? – спросил Влад. – Это все? Тогда объясните мне, в чем дело. У меня не очень много времени.

– Ваша бывшая жена пропала, – просто сказал Пино.

– А я здесь при чем? – Влад вздрогнул и погасил сигарету. – Или вы решили, что это я… хотя нет, – он рассмеялся натянуто, – значит, вы решили, что мы случайно встретились и только что закончили трахаться в соседней комнате? – смех его стал бархатистым и свежим, как молоко.

– Простите, – быстро спросил Пино, – а вы женаты сейчас?

– Да, – Влад приосанился, – в смысле, я как раз собираюсь снова жениться. На итальянке. Между прочим, – обратился он ко мне, – почему вы все время молчите, и вид такой, словно у вас несварение…

– У него не все в порядке, – мягко сказал Пино. – Так что ваша нынешняя жена?

– Ах да, – Влад отвел от меня взгляд. – Она внешне очень похожа на Пташку, только в два раза моложе – наверное, это моя судьба, выбирать одинаковых женщин.

– Мы закончили, – Пино, а вслед за ним и я, поднялись из кресел. – Последняя просьба – не найдется ли у вас фотографии вашей бывшей жены?

Влад усмехнулся.

– Какого черта… – было похоже, что какая-то мысль внезапно пришла ему в голову. Он бросил на меня насмешливый взгляд и тоже поднялся. – Как ни странно, одна могла затеряться, – и решительным шагом вышел из комнаты.

– Ну, как? – тихим голосом спросил Пино. – Он врет? Она здесь?

Я не успел ответить, Влад вернулся.

– Полюбуйтесь, – сказал он. – Я не зря сказал про одинаковых женщин. Я сделал такую же фотографию моей невесты – у них совершенно одинаковые фигуры.

Прежде это фото мне не попадалось. Полностью обнаженная Пат лежала на покрывале, ярко-красном, цвета шелковой крови, ноги ее были скрещены, руки раскинуты, глаза закрыты – казалось, она спала. Или умерла только что.

* * *

Мы шли по кабульским переулкам, без конца сворачивая, и я понимал, что это может продолжаться бесконечно – спросить дорогу было просто не у кого. Можно было попробовать найти какой-нибудь закоулок и просидеть там до утра – но нет, это было совершенно невозможно, в октябрьском Кабуле ночью по-настоящему холодно.

– Такое ощущение, что мы на том свете, – сказала Пат. – Только что было полно людей, а теперь поверить в это невозможно. Их как будто забрали всех разом.

– Мы же вроде договорились, что никакого «того» света нет, – ответил я, пытаясь придумать, что делать дальше. – Смотри – свет!

Наверное, это был вход в гостиницу – поэтому над входом горел фонарь и стояли два бородатых дядьки с автоматами. Один встретил меня лицом к лицу, второй замер вполоборота и не сдвинулся с места, даже когда я подбежал к ним.

– Куриная улица?

Афганцы не среагировали. Следующая попытка:

– Калаи-Мург, Чикен-стрит? – вопросил я и жестами показал, что мне нужно хотя бы направление.

– Ты кто? – неожиданно спросил на русском языке второй афганец, до этого стоявший боком. В речи слышался сильный акцент, но не было сомнения – круглолицый полный мужчина с глазами, формой повторявшими овал лица, владел языком свободно. – Почему ты ходишь здесь один? Здесь Афган, а не Самара.

– Вы хорошо говорите по-русски, – удивился я.

– Учился в России, – просто ответил он. – Это еще можно понять. Сложнее понять, что ты делаешь в Кабуле ночью, один на этих улицах.

– Почему один? – удивился я. – Нас же двое. – Я обернулся – Пат нигде не было видно. Но…

– Испугался, – афганец раздвинул губы, зубы блеснули и вокруг круглых глаз разбежались морщины. Вдруг подумалось, что я определенно уже где-то его видел. – Беги, – сказал он. – Твоя гостиница вон там, – он показал рукой. – Если ты хочешь найти то, что пропало, ты должен искать, не теряя времени.

Когда наш роман с Пат только начинался, самым сложным была вынужденная разлука. Подчас мы могли видеться лишь раз в месяц, и я – было и такое – приезжал к ней на один день, с тем чтобы на следующий уехать. Радость от встречи компенсировала мучительное время в одиночестве.

Мы ездили друг к другу на автобусе, летали на поездах, стремились на самолетах. Тянулась разлука, потом время начинало двигаться быстрее, еще быстрее, и, наконец, вспыхивал свет – объятия, первый поцелуй. Все, что я говорю, звучит банально, но в одиночестве у меня даже сердце билось медленнее.