Владимир Шигин - Чесменский гром

На бомбардирском корабле «Гром» указ о производстве зачитывал флаг-капитан Плещеев:

– «Известно и ведомо будет каждому, что мы Дмитрия Ильина, который нам мичманом служил, для его оказанной в службе нашей ревности и принадлежности в наши лейтенанты всемилостивейше пожаловали… Всем нашим помянутого Дмитрия Ильина за нашего лейтенанта надлежащим образом призывать и почитать…»

Вместе с Ильиным получил лейтенантский чин и Василий Машин. Капитану «Грома» Ивану Перепечину было присвоено звание капитан-лейтенанта. Вновь произведенных офицеров торжественно привели к присяге. Снимая треугольные, расшитые золотым галуном шляпы, целовали они поочередно крест и Евангелие. После чего флаг-капитан съехал, а команда продолжила погрузку.

А вечерком заскочил на «Гром» попутной шлюпкой Евграф Извеков. Капитану пинка срочно требовался старший офицер взамен заболевшего. Просил он Перепечина отпустить к нему Ильина, но тот заупрямился.

– А я с кем плавать буду? – отвечал он недовольно.

В конце концов удалось уговорить капитана «Грома» на перевод к Извекову просившегося туда Машина. На том и порешили.

На берегу Дмитрию Ильину удалось побывать за все время стоянки лишь раз. На «Громе» повредилась грот-мачта и потребовалась кой-какая кузнечная работа. Сняв вместе с корабельным мастером лекала, Ильин свез их в кузню. Только-то и видел, что собаку у порога да мокрые от пота спины кузнецов. Все остальное время участвовал в погрузке.

А Спиридову становилось все хуже и хуже. Адмирал уже не вставал. У изголовья его постели безотлучно сидели сыновья, старший, Андрей, и младший, Алексей, меняли полотенца на воспаленном лбу отца. Здесь же читал молитвы эскадренный обер-иеромонах. Спиридова душил жар, невыносимо ломило суставы, но думал адмирал об ином. Старшим после него на эскадре сейчас оставался бригадир Грейг. Спору нет, Грейг – моряк знающий, но он иноземец. Как доверить ему славу и честь флота? Что скажут Россия, потомки? Адмирал приподнял голову, повел тяжелым взглядом.

– Зовите ко мне Елманова – младшего флагмана ревельского, – велел он сыновьям.

Прибывший контр-адмирал Андрей Елманов, стараясь не греметь шпагой, осторожно присел на дубовый стул подле адмиральской койки. Сыновья деликатно удалились.

– Вот что, Андрюша, – открыл глаза Спиридов, приподнимаясь на подушках, – я, как видишь, едва дышу, а эскадр оставить не на кого. Так что, душа моя, собирай вещички да перебирайся на «Орел», далее поплывем вместе.

– Ясно, Григорий Андреевич, – невозмутимо ответил сразу все уяснивший умница Елманов, – коли надо, о чем разговор!

Вернувшись к себе на корабль, чиркнул он жене письмецо, чтоб в этом году его домой не ждала и на будущий тоже, а вернется он обратно годов этак через пять-шесть.

Через несколько часов контр-адмирал уже поднял свой флаг на линейном корабле «Северный Орел».

А тут из Санкт-Петербурга депеша срочная. В ней черным по белому – взять с собой в плавание контр-адмирала Елманова Андрея Власьевича. Такую же бумагу и Елманову вручили. Улыбнулся Спиридов, усмехнулся Елманов. Что мы, дитяти неразумные? И сами все понимаем!

После ужина работы на кораблях и судах прекращались, капитаны давали командам отдохнуть. Вахтенные офицеры командовали:

– Фитиль открывать. Команде песни петь и веселиться!

А матросы уже вокруг кадок с водой, что за фок-мачтами ставят для курева.

На «Евстафии» за главного балагура Леха Ившин. Подле него всегда толпятся: знают матросы, что у Лехи на все случаи жизни прибаутки имеются. За то и прозвище достойное получил – Кот-бахарь. Сегодня Ившин, собрав вокруг себя молодых кексгольмских солдат, вел с ними разговор умный.

– Все в море-окияне от ветру! – подняв кверху палец указующий, разъяснял он.

– Откель же сам ветер-то? – вопрошали солдаты.

– А вишь, сверху небо, снизу вода, а с боков-то и нету ничего, вот оно и продувает!

Солдаты в знак понимания дружно закивали.

– Но самое страшное на водах морских, братцы, так то туман, – пояснил им далее Леха. – От него все напасти!

Рекруты полка кексгольмского сразу загалдели:

– В деревне тоже завсегда туман поутру, и странного в ем ничего нетути!

– Нетути! – Леха аж глаза выпучил от негодования притворного. – Морской туман – то совсем иное дело, – сказал наставительно, – и сравнивать нечего! Вот лежали мы как-то в дрейфах подле Сескара-острова, – начал он новую байку, – а туман там – во!

Для пущей важности представил Леха на всеобщее обозрение свой жилистый кулак. Рекруты, оглядев кулак уважительно, с таковой силой тумана согласились.

– Постирались мы там, значит, – продолжал Леха, – да портки свои с рубахами для обсушки и поразвесили. А я возьми да гвоздь в туман вколоти, чтоб на него сподручней вешать было. Да хурду свою на шкерту и повесь.

Солдаты недоверчиво меж собой переглянулись. Увидев сомнение, Леха не растерялся:

– Это у вас в деревне туман, как кисель, а у нас – во! – И он снова выставил свой кулачище.

Вид кулака рассеял зародившееся было недоверие к правдивости рассказчика, и солдаты теперь уже с опаской озирались на сгущавшуюся вокруг корабля мутную пелену.

– Так вот, не успели мы посушиться, – рассказывал ободренный успехом Леха, – как кричит капитан: давайте-ка, мол, такие-растакие, паруса ставить. Разбежались мы по реям, подняли паруса и поплыли. Гляжу, мать моя родная, а порты с рубахами на тумане так висеть и остались. Через месяц у Сескара-острова галеры наши стояли. Я уж потом спрашивал ихних. Нет, говорят, ни туману, ни портов не видывали. Во, как у нас-то бывает!

– Так и не нашли? – поинтересовался участливо один из солдат.

– Куды там! – махнул рукой Леха. – Поди, к свеям унесло. Носят счас, выставляются!

Сзади хохотали по надсаду матросы.

– В твоих-то портах не шибко навыставляешься!

– Ну, Леха, ну, бахарь, врет и не поплевывает!

– Ничего, ребята, – подмигнул солдатам Ившин, – каждая побаска хороша прикраской!

Пожилые матросы, в кружок собравшись, вели разговоры степенные, солидные. Обсуждали увиденное.

Удивлялись здешним тучным хлебам, жнивью густому. Все ухожено, опрятно. Каждая десятина заботливо канавой с водой окружена. По валам, что вокруг полей, кустарник густой да бук с рябиной. Будто и не земля вовсе, а картинка нарисованная.

– Эх, кабы нам своей землицы хоть чуток, мы с ней бы и не такой конфект сделали! – печалились вчерашние мужики.

Подошел, трубку покуривая, боцман Евсей. Покачал головой неодобрительно.

– Не о том думу имеете, матросы. Вы бы какую песню лучше затянули.

Поутихли матросы.

– Можем и песню, – ответили и завели любимую: