Борис Воробьев - Под флагом смерти. Пиратские хроники

Однако главное, чем отличались ликеделеры от всех других пиратов, – это принцип, по которому они делили захваченную добычу. И в древности, и в новое время пираты разных национальностей и вероисповеданий производили дележ согласно паям, определявшимся местом человека в корабельной иерархии. Предводитель получал больше, рядовой – меньше. Это правило было незыблемо, как теорема Пифагора или бином Ньютона, и только ликеделеры покусились на него. У них добыча делилась поровну, никому никаких привилегий не полагалось. Это был своего рода военный коммунизм, который существовал, скажем, у дружинников франкского короля Хлодвига или у воев киевского князя-язычника Святослава и который отмечался впоследствии у донских и запорожских казаков.

Такой способ дележа нашел отражение и в названии братства, ибо ликеделеры – значит «равнодольные».

Несмотря на то, что основу жизни ликеделеров составлял морской разбой, они не считали себя грабителями. По их мнению, это было перераспределение общечеловеческих богатств, которые неправедным путем захватили знатные люди во всех концах земли. И чтобы не встать с ними вровень, чтобы и в самом деле не опуститься до банального грабительства, ликеделеры выработали целый свод правил, определявших всю их жизнь. На первом месте здесь стояла поистине железная дисциплина. На кораблях запрещалось пить спиртное, играть в азартные игры. В поход никто не брал никаких денег и драгоценностей. Перед боем каждый исповедовался и причащался. Эти правила соблюдались свято, за малейшее их несоблюдение провинившемуся грозила смертная казнь.

Впечатляют и другие черты жизни и деятельности ликеделеров. Так, они оставляли восьмую часть груза тем купцам, кто при нападении не оказывал сопротивления; не разрешалось плохо обращаться с пленными; населению возвращалось то, что было отобрано в силу военной необходимости.

Можно, конечно, предполагать, что эти правила не всегда выполнялись, жизнь с ее реалиями сплошь и рядом не укладывается в писаные законы, но даже то, что ликеделеры провозгласили кодекс своей жизни, делает им честь.

История братства изобилует крутыми поворотами. Начинали ликеделеры как каперы Ганзы, но со временем превратились в ее злейших врагов. Причина тому – недооценка ганзейцами услуг ликеделеров. Так, во всяком случае, считали они сами и, вероятно, были правы. Ганза в период своего расцвета не очень-то церемонилась с союзниками, что и вынудило ликеделеров в конце концов, повернуть оружие против нее.

Как проходило это противостояние, читатель уже знает. Чаша весов склонялась то на одну, то на другую сторону, но в итоге победила Ганза, обладавшая более мощным военно-экономическим потенциалом. Правда, сопротивление ликеделеров продолжалось вплоть до 1438 года, тогда погиб их последний предводитель, Ганс Энгельбрехт, но все же основные силы братства были разгромлены еще в самом начале XV века, когда попали в плен и были казнены самые знаменитые предводители ликеделеров. В том числе и Клаус Штертебеккер.

С утра 20 октября 1401 года на торговую площадь Гамбурга, носившую трогательное название Кляйнер Грасброк, что значит «Маленькая зеленая поляна», начал стекаться народ. Толкаясь и обгоняя друг друга, люди старались занять места получше, то есть оказаться поближе к солдатам оцепления, окружившим площадь живым плотным кольцом, внутри которого возвышался деревянный помост. На нем, опираясь на огромный меч, дожидался своего часа палач. Его лицо скрывал черный капюшон; узкие прорези для глаз придавали зловещий смысл этой молчаливой маске: казалось, что на помосте стоит не живой человек, а некое безликое, бескровное и безъязыкое существо.

Гамбуржцам готовилось зрелище казни. В эпоху, о которой идет речь, граждан европейских городов нельзя было удивить представлениями такого рода, они происходили столь часто, что стали обычной приметой городского бытия; однако в этот октябрьский день люди, спешившие на площадь, надеялись увидеть особенно волнующий спектакль. Еще бы: ведь сегодня по приговору городского суда должен быть казнен сам Клаус Штертебеккер, безжалостный морской разбойник, кровавым преступлениям которого несть числа. Именно поэтому горожане так спешили на площадь и так старались протиснуться поближе к эшафоту.

К десяти часам площадь заполнилась; заполнены были и балконы близлежащих домов, где в ожидании зрелища расположились знатные горожане с семьями; не осталось ни одного окна, выходящего на площадь, из которого не выглядывали бы жаждущие увидеть кровавое действо.

Но самые удобные, а лучше сказать, почетные места были приготовлены распорядителем казни для отцов города – членов магистрата. Во главе с бургомистром Николаусом Шокке они восседали в креслах с высокими спинками в непосредственной близости от помоста, окруженные многочисленной стражей.

Между тем напряжение толпы возрастало. Долгое ожидание тяготило людей, которым требовалось выплеснуть эмоции, копившиеся с утра. Их уровень уже достиг критической отметки, создавая общее поле беспокойства. Наэлектризованная толпа могла в любой момент взорваться от одной неосторожной искры, и об этом лучше всего свидетельствовал глухой, смутный гул сотен голосов, висевший над площадью.

Но именно в этот момент, на самом пике беспокойства, в устье одной из улиц, ведущих к площади, показалась процессия осужденных. Их было семьдесят человек. Изнуренные шестимесячным заключением, измученные допросами и пытками, они едва передвигали ноги, однако стража, вооруженная алебардами, не спускала с них глаз.

Впереди процессии шел человек, на голову возвышавшийся над остальными, одетый, как и все осужденные, в рубище, с колодками на руках.

То был Штертебеккер. Его лицо, хранившее следы перенесенных страданий, было спокойным и отрешенным. Не замечая ни собравшейся толпы, со страхом и любопытством взиравшей на него, ни рокового помоста, он смотрел ярко-синими, не потерявшими живого блеска глазами поверх людских голов – словно видел нечто, открывшееся только ему. Он был вне охватившего площадь беспокойства.

Расступившись, оцепление пропустило процессию внутрь своего кольца, где помощники палача, быстро и сноровисто разбив осужденных на группы, приготовились к экзекуции. Но прежде нужно было соблюсти формальности и зачитать приговор. Распорядитель казни подал условленный знак, и один из судейских чиновников, развернув свиток, стал зачитывать обвинение. Оно состояло из множества пунктов и было терпеливо выслушано как магистратом, так и собравшейся толпой.

Наконец прозвучал и сам приговор: все семьдесят человек признавались государственными преступниками и присуждались к отсечению головы. И первым в списке был назван Штертебеккер.