Анри де Кок - Последние из Валуа

– Госпожа!

Жанна де Бомон и Шарлотта де Солерн опустились на колени перед молодой королевой, бледной и дрожащей, и снова принялись покрывать ее руки поцелуями.

Казалось, эти ласки немного ее успокоили.

Елизавета вытерла слезы и, взяв юных фрейлин за руки, помогла им встать.

– О, я сумасшедшая! – она грустно улыбнулась. – Оставим все эти глупости и, раз уж я вас позвала, давайте поболтаем… Госпожа Маргарита Валуа не удостоила меня сегодня визитом. Вы не знаете, почему?

– Потому, вероятно, что все ее мысли заняты заботами о вечернем туалете, – ответила Жанна.

– Вечернем туалете? Что же сегодня вечером будет при дворе особенного?

– Ваше величество забыли, – сказала Шарлотта, – что сегодня король дает бал в Лувре, где маршал де Таванн представит тех двух иностранцев, о которых уже неделю говорит весь Париж. Уверяют, что они привезли из Америки столько золота, что им можно было бы украсить целый собор.

– А! Действительно! Моя сестра Маргарита говорила мне об этих сеньорах… Это ведь они раздарили на обеде, где присутствовали с дюжину вельмож, на десять тысяч экю золотого песку?

– Они, ваше величество.

– Их имена?

– Маркиз Альбрицци и шевалье Базаччо.

– Итальянцы?

– Да, госпожа, – продолжала Шарлотта. – Первый из них – шурин графа Лоренцано, одного из самых преданных друзей королевы-матери… О, она может ликовать! Если так и продолжится, вскоре при французском дворе будут служить одни итальянцы. А так как эти итальянцы сказочно богаты, то госпожа Екатерина, видимо, лелеет надежду, что они помогут ей отстроить Тюильри, который она вот уже два года как не может закончить – из-за отсутствия собственных средств, как поговаривают.

– Тише, тише, болтунья! – шепнула Елизавета, грозя пальцем. – Если госпожа Екатерина тебя услышит…

– Но она-то меня не слышит! – весело возразила мадемуазель де Солерн. – А если и услышит, чем я рискую? Едва ли она может возненавидеть меня и моего брата больше, чем ненавидит сейчас.

– Ах, так ты думаешь?

– Не думаю, но убеждена в этом. Все очень просто: если вы, госпожа, нас любите, то она питает к нам глубочайшее отвращение.

Елизавета покачала головой.

– Тебе это кажется простым, – сказала она, – я же нахожу это печальным… Но, если память меня не подводит, твой брат, Шарлотта, господин де Солерн, и ваши братья, Жанна, г-да Рэймон де Бомон и Людовик Ла Фретт, присутствовали на том обеде, который закончился таким замечательным и роскошным десертом?

– Да, госпожа, – ответила Шарлотта, – и я должна это подтвердить: Рудольф утверждал, что эти господа весьма симпатичны во всех отношениях. А маркиз Альбрицци, говорят, настоящий красавец.

– О, шевалье Базаччо гораздо красивее маркиза! – воскликнула Жанна.

– Так вы их видели? – спросили королева и мадемуазель де Солерн в один голос.

Дочь барона дез Адре покраснела.

– Да, случайно, – пробормотала она. – Позавчера… когда я ехала в Сен-Жермен-л'Оксерруа… мне их указали… мне сказали…

– К чему так волноваться, дорогая Жанна! – ласковым голосом промолвила Елизавета. – Если шевалье Базаччо вам нравится, то что же в том предосудительного? К тому же вы так хороши, что его можно только поздравить с подобным счастьем! Вы ведь не принцесса; вы можете выйти замуж за того, кого любите… и кто любит вас.

Едва она произнесла последние слова, как тяжелую бархатная портьера отодвинула маленькая, хорошенькая ручка, и один из новых пажей Елизаветы, Паоло, объявил:

– Главный оруженосец госпожи королевы, Рудольф де Солерн.

То был час, когда главный оруженосец являлся, чтобы принять приказания королевы на вечернюю службу. Он вошел, почтительно поклонился ее величеству, приветствовал мадемуазель де Бомон и дружески кивнул Шарлотте, своей сестре, – последние тотчас же отошли к окну.

Королева, вздрогнувшая при докладе о приходе Солерна, теперь смотрела куда-то вдаль и будто не замечала присутствия графа; тот же стоял тихо, неподвижно и благоговейно созерцал ее, молодую и прекрасную.

Наконец Елизавета обратила взор на вошедшего и произнесла с легким замешательством:

– Извините, господин де Солерн… я задумалась…

– Ваше величество не должны извиняться перед их покорнейшим слугой, – сказал Рудольф. – Я готов ждать ваших приказаний столь долго, сколь вам будет угодно.

– Моих приказаний… – обеспокоенно проговорила королева. – Но у меня нет никаких приказаний для вас на сегодня. Хотя… сегодня бал при дворе; я пойду туда, и вы будете меня сопровождать, господин граф.

– Хорошо, госпожа. Это все?

– Все.

Рудольф вознамерился удалиться.

– И еще одно, сударь, – сказала Елизавета. – Это касается нескольких слов, которые только что вырвались у вашей сестры и которые больно меня задели.

– Что же это за слова, госпожа? Что могла сказать мадемуазель де Солерн такого…

– О, не обвиняйте ее. Если она меня и встревожила… огорчила… это не специально! Садитесь, граф; выслушайте меня… и ответьте откровенно.

Рудольф повиновался и сел.

Королева продолжала вполголоса:

– По словам Шарлотты, она уверена в том, что госпожа Екатерина Медичи за что-то вами с ней недовольна. Вы тоже так полагаете, господин де Солерн?

Тот не решался ответить.

– Ах! – воскликнула Елизавета. – Вспомните, я просила вас быть откровенным… Мне действительно нужно это знать!

– Если уж на то пошло, госпожа, – ответил граф, – то скажу прямо: да, я тоже так считаю. Госпожа Екатерина Медичи не может простить нам, мне и Шарлотте, того, что мы признаем и любим лишь одну королеву во Франции, королеву, которую она предает… она, ее мать… которая должна защищать ее и служить ей! Что до меня самого, то ее отвращение ко мне лишь увеличилось вследствие моего отказа перейти к ней на службу, – такое предложение поступало мне от нее три месяца тому назад.

– А! Так госпожа Екатерина предлагала вам…

– Ваше величество приказали мне быть откровенным – я и был искренен.

– И я вам за это очень признательна, господин граф. Но… это… как вы назвали… отвращение, которое вы внушили госпоже Екатерине, отказавшись поступить к ней на службу, не подвергает ли оно вас опасностям… большим опасностям?

Рудольф пренебрежительно пожал плечами.

– О, это меня мало беспокоит, – ответил он. – Девиз Солернов таков: «Делай, что должно – и будь, что будет». Я иду своей прямой дорогой; если кто-то встанет у меня на пути, моя совесть подскажет мне, как быть, а шпага защитит меня.

– Шпага! Что значит шпага против двадцати кинжалов!

– О, я не думаю, что дело дойдет до кинжалов, – возразил Рудольф, улыбнувшись. – Полагаю, госпожа Екатерина дважды подумает, прежде чем избавиться… таким образом… от человека, который является не ее подданным, а слугой его величества императора Германии Максимилиана II!