Ольга Елисеева - Без права на награду

Строки этого мадригала, написанного принцем Георгом в день обручения, звучали в ушах Александра Христофоровича, когда «красивейший из соперников» шел впереди.

Издевался? [25] Современники считали, что Александра I и его сестру связывали чувства более сильные, чем родственные.

Тверской путевой дворец, выстроенный еще в начале прошлого века, а потом переделанный при бабушке Екатерине в новом вкусе, сочетал барокко флигелей с классической строгостью фасадов. С тех пор как принца Георга отправили в нечерноземные глубины отечества, а его супруга стала генерал-губернаторшей, льстецы уверяли, будто Тверь превратилась в «третью столицу России». Сам государь именовал здешние сестрины вертограды «маленьким Петергофом». И бывал так часто, как только мог. Почти ревнуя круглолицую Минерву к мужу.

Не он один. Бонапарт тоже не простил бедняге Георгу уведенную из-под носа невесту [26] После подписания Тильзитского мира 1807 г. Наполеон намекал Александру I, что не прочь жениться на одной из его сестер. Называли Екатерину Павловну. Русский царь уклонился от этой «чести», заявив, что судьбу сестер в семье решает вдовствующая императрица. По слухам, великая княжна была готова принести себя в жертву политике и отправиться в Париж, но брат выбрал ей другого мужа. . Буквально перед свадьбой в своем кругу смеялись над перлюстрацией письма французского посла Коленкура: «Жених – ничтожество. Он мал ростом, прыщав, косноязычен. У него непрекращающийся понос. Царевна в ужасе».

Но что делать? Крепиться и произносить гордые фразы? «Лучше последний истопник, чем корсиканское чудовище». С ними она и вошла в историю. Были слезы. Упреки венценосному брату. Пощечины жениху. Но ничто уже не могло изменить выбора. Порты Ольденбурга казались важнее, чем счастье сестры. Да и не в принцах счастье. Чем незаметнее избранник, тем естественнее тяга к истинной любви.

Говорили всякое. И что Ангел переодевался в ее платье. И что посещал опочивальню. И что страсть, основанная на внешнем сходстве, больше отдает нарциссизмом, чем кровосмешением. Шурка всегда молчал. Ему бы не простили лишних слов.

Он вступил в покои Екатерины Павловны следом за государем и встал у двери. При виде брата ее высочество порывисто вскочила с дивана. Атлас обивки жалобно скрипнул об атлас платья.

– Мой Бог, Александр! Что, что я вам говорила? Он пришел. Он не мог остановиться. Этот человек – Зверь.

Как всегда о Бонапарте. Государь стремительно прошел через комнату, знаком удержал готового склониться к руке принца. Подхватил сестру, намеревавшуюся лишиться чувств. Обычно она бравировала решимостью. Упрекала брата в недостатке твердости. Хотела вести его. Получать отчеты и разъяснения. Вдохновлять на великие дела.

– Ваше бездействие, вечные колебания подтолкнули Бонапарта! Вы почти оправдывались перед ним.

– Като. – Его Величество взял сестру за руки и усадил обратно на диван. – Прежде всего, здравствуй.

Они поцеловались. Бенкендорф мог видеть, как бездвижные губы царевны не ответили на братский привет.

– Ваша нота по поводу Ольденбурга, какое убожество! Вы лебезили перед узурпатором.

Первое, что сделал Бонапарт, прежде чем вступить в Россию – оккупировал владения бедняги Георга и присоединил их к Франции. Всем казалось, что император французов мстит и капризничает. Но то был шаг продуманный и предпринятый с холодной головой. Порты. Русским негде базироваться в Европе. Ангел вывел из игры Турцию и Швецию [27] Накануне войны 1812 г. был подписан мир с Турцией, обезопасивший Россию от нападения с юга. Кроме того, Александр I встретился и договорился со шведским наследным принцем Карлом Юханом, бывшим маршалом Наполеона Бернадоттом, о нейтрально-дружественной позиции северного соседа. . Бонапарт ответил Ольденбургом. Партия началась.

Наши дипломаты дуэлировали с французскими. Всем все было ясно. Кроме великой княжны.

– Я нарочно привез к вам полковника Бенкендорфа, – с легким укором молвил император. – Его брат Константин дрался за вашу честь в Неаполе и был ранен.

Екатерина Павловна одарила флигель-адъютанта царственным взглядом.

– Благодарю. – На ее лице мелькнул минутный интерес, но тут же погас. Она снова повернулась к Ангелу. Сейчас ее занимал только он.

Был бы Шурка один на улице, плюнул бы под ноги. Константин дурак. Позволить продырявить себя, ради снисходительного кивка? Уже завтра царевна не вспомнит его имя. Хотя… французы издевались над Россией, говорили, что притащат «ольденбургскую шлюху» в шатер к Бонапарту, чтобы тот поступил с ней, как «последний истопник»!

– Моя драгоценная сумасбродка, – государь взял в руки черную головку Екатерины Павловны и поцеловал в лоб. – Ты же видишь, я во всем слушаюсь тебя. Оставил армию, поехал в Москву, – голос Ангела звучал снисходительно. Негодующие взгляды великой княжны не могли его сбить. – Что за счастливые воспоминания нахлынули на меня при одном виде белых стен! Я плакал, как дитя!

– Вы должны были не плакать, а произнести речь, воодушевив всех. – Царевна вывернулась из братских объятий.

– Настроение народа возвышенно. Дворяне пожертвовали три миллиона. Купцы девять. Восемьдесят тысяч человек мобилизовано в ополчение. Большинство добровольно. Уверяю тебя, в Петербурге не будет и половины…

– Тверь даст столько же, – встрепенулся Георг. – Здешнее благородное сословие готово умереть…

Оба – и император, и его сестра – досадливо воззрились на третьего лишнего. Им не нужен был свидетель.

– Настроение в столице хуже, чем в провинции, – продолжал государь. – Мне надо торопиться. Ты знаешь, сколько набежало дел за время моего отсутствия…

– Не увиливай! – царевна вновь схватила брата за руки. – Ты не можешь уехать, как всегда ничего не решив. Кто назначен командующим? Ни в коем случае не бери на себя это бремя. Ты не умеешь внушить доверия солдатам.

Ангел поморщился. Бестактность сестры нельзя было объяснить ни близостью, ни откровенностью. Да, он не воин. Что ж в том беды?

– Я не предаю мужеству под пулями особого значение, – отчеканил император, – ибо доказал, подставляясь под них, как другие, что не трусливее любого из моих гренадер.

– Но все же вы уезжаете из Москвы! – воскликнул носатый принц, явно озвучивая слова жены. – Из города, который только и может стать сердцем народной войны. Я бы на вашем месте никогда не покинул Первопрестольную!

Вот. Они уже примеряли императорскую корону, полагая, что управлять всей страной не сложнее, чем Тверью. Губы Ангела тронула слабая усмешка.