Марта Таро - Сладкая улыбка зависти

Сегодня это вдруг показалось невыносимым. Что ей теперь – всю оставшуюся жизнь высасывать из пальца всякую чушь?! Наталья положила перо и задумалась. Дела её складывались отнюдь не так, как прежде мечталось. Когда после стольких мытарств и унижений она наконец-то попала во дворец, Сикорская надеялась, что ещё чуть-чуть – и судьба преподнесёт новоявленной камер-фрейлине свой главный подарок в лице богатого и титулованного мужа. Но прошёл год, катился к закату второй, а мужа даже не предвиделось. Все достижения Натальи сводились к маленькой комнатке, скудному гардеробу (совсем позорному на фоне роскошных платьев других фрейлин) и бесконечным отчётам Аракчееву.

Алексей Андреевич приходился Сикорской кузеном. Мать Натальи была самой младшей из сестёр Ветлицких. Семья хоть и дворянская, но из захудалых, да и отсутствие приданого очень сузило круг желающих взять этих девиц в жёны. Когда старшая из сестёр, Елизавета Андреевна, вышла замуж за бедного, имевшего всего двадцать душ, помещика Аракчеева, в семье это сочли большой удачей. Больше никому из сестёр так не повезло, и Прасковье Ветлицкой пришлось довольствоваться отставным прапорщиком Дибичем, вышедшим в отставку по ранению. Молодожёны уехали на родину мужа в Лифляндию и с тех пор еле сводили концы с концами.

Все надежды Прасковья возлагала на единственного сына, а трёх дочерей считала обузой. Девчонок она держала жёстко, утверждая, что чем больше те будут работать по дому, тем лучше потом смогут вести хозяйство в семье мужа. Прислуги у Дибичей отродясь не было, и дочери трудились день и ночь, только что в поле не ходили. Наталья часто спрашивала себя, в какие семьи мать собиралась отдать их замуж, пока не догадалась, что Прасковья о судьбе дочерей вовсе не думает.

Впрочем, самой Наталье судьба всё-таки помогла – дала шанс выбиться в люди: в трёх верстах от их дома купила имение богатая вдова Валентинович. У этой добродушной и слезливой толстухи росли две дочки. Вдова приглашала иногда бедную соседку поиграть со своими девочками. Тогда Наталья приходила в большой, полный слуг дом, наедалась досыта и даже получала в подарок старое платье, а то и шляпку или шаль. Обе девочки Валентинович выросли донельзя избалованными красавицами, и, хоть сердце у обеих было доброе, они, не отдавая себе отчёта, обращались к Наталье снисходительно. Барышни жалели бедную, плохо одетую, да к тому же некрасивую подругу, оскорбляя этим Наталью до глубины души. Белокурым куклам с точёными носиками и прелестными голубыми глазками просто не дано было понять, что чувствует девушка, видя в зеркале скуластое лицо с носом картошкой, грубым мужским ртом и тусклыми серо-зелёными глазами. Красавиц-сестёр вместе с их щедрой матушкой Наталья ненавидела до дрожи, но каждый день бежала в поместье, даже если её там и не ждали. Ведь эти визиты давали бедной замарашке надежду вырваться из беспросветной нищеты.

Когда умер отец, Наталье уже исполнилось двадцать три. Единственный братец – свет материнских очей – сразу же сбежал в Вильно и, женившись на купеческой дочке, больше не вспоминал о брошенных в деревне родных. Тогда в доме закончились деньги и семья начала голодать. Наталья поняла, что нужно уносить ноги, и напросилась к Валентиновичам помогать с шитьём приданого к свадьбе старшей из дочерей. Голубоглазая барышня выходила замуж за промотавшегося, но красивого польского графа.

Наталью поселили в узкой комнатенке под крышей, где она весь день подрубала салфетки и простыни, собранные мадам Валентинович в приданое. Гости уже начали съезжаться на свадьбу, и Наталья приглядывалась к ним, выбирая свою возможную жертву. Взрослые мужчины – друзья жениха – были ей не по зубам, но семнадцатилетний кузен сестёр Валентинович, приехавший на свадьбу из Митавы, мог, пожалуй, и попасться на крючок. Наталья очень рассчитывала на его почти детскую наивность.

Она старалась быть с юношей поласковее: заводила разговоры, подавала чай, угощала пирожными, добытыми на кухне. Станислав, безмерно робевший в обществе гостей-офицеров, быстро привык к «доброй» приживалке и стал ей доверять. Накануне свадьбы друзья жениха устроили во флигеле мальчишник, где напоили беднягу Станислава «до поросячьего визга». Тот, шатаясь, вывалился во двор и, пройдя с десяток шагов, упал на землю, не в силах подняться. Когда чьи-то руки натужно потащили его, юноша в последний раз открыл глаза и ещё успел узнать скуластое лицо и толстый нос, больше он ничего не помнил. Тем страшнее оказалось для него пробуждение: стоя в ногах постели, разгневанная тётка вопила на весь дом. Мадам Валентинович кричала, что племянник опозорил её седины и испортил свадьбу. Бедный Станислав всё никак не мог понять, в чём же он провинился, пока не увидел сидящую на полу безутешную Наталью в разорванном платье и яркие пятна крови на собственных панталонах. Испачканная простыня стала для мадам Валентинович последним аргументом.

Почтенная дама не собиралась порочить доброе имя своей семьи, и сразу же после венчания её дочери с красавцем-графом ксёндз потихоньку, в присутствии лишь управляющего поместьем и домоправительницы, обвенчал Станислава Сикорского с Натальей Дибич. Первые молодожёны пировали вместе с тремя сотнями гостей в большом доме, а вторых усадили в двуколку и отправили в Митаву к родителям жениха.

Сказать, что Наталье Сикорской в доме её мужа не обрадовались – значит, не сказать ничего. Свёкор со свекровью с ней не разговаривали, они не смягчились даже после рождения внука – Бронислава, да и от молодого мужа толку не было. Он сразу же отдалился от Натальи, начал пить и пропадать из дома. Это должно было плохо кончиться, и когда тело Станислава, утонувшего по пьянке в озере, привезли домой, Наталья не удивилась и не опечалилась. По крайней мере, за всё время семейной жизни она ни разу не голодала, а самое главное, мадам Сикорская сумела вырваться из-под гнёта своей жестокой матери.

С условием, что вдова оставит Бронислава и уедет, свёкор предложил Наталье немного денег. Сикорская, не задумываясь, согласилась и на следующий же день уехала в Новгородскую губернию, в маленькое имение на берегу озера, где скромно проживала её тётка – мать так стремительно вознёсшегося военного министра Аракчеева.

Елизавета Андреевна встретила племянницу радушно. Расспросив Наталью о матери, Аракчеева сочувственно вздохнула, но радостный блеск, мелькнувший в её глазах, выдал тайное злорадство. Сикорская тётку не осуждала, она ведь понимала, что её мать в жизни ни у кого не вызвала тёплого чувства. Впрочем, скоро выяснилось, что скверный характер у сестёр Ветлицких – черта семейная: тётка оказалась не лучше матери. Такая же жестокая и эгоистичная, Аракчеева отличалась ещё и безмерным чванством. Кичась положением, добытым для семьи сыном-министром, она возомнила себя важной барыней, а племянницу определила на роль бесплатной служанки. Но Сикорская не роптала: покорно сносила и тёткины причуды, и её дурное настроение, не говоря уже о грубости. Наталья лишь умоляла старуху сделать божескую милость и попросить Алексея Андреевича о месте фрейлины при дворе.