Рут Гудман - Искусство провокации. Как толкали на преступления, пьянствовали и оправдывали разврат в Британии эпохи Возрождения

Латынь – это уже хорошо, но если вы добавите к этому и другие языки, будет еще лучше. Если вы скажете что-нибудь по-древнегречески – отлично: это довольно-таки недвусмысленный намек на хорошее образование; пара фраз на французском или итальянском звучат раздражающе культурно и намекают на дипломатические связи; наконец, несколько разрозненных голландских слов дадут понять, что вы еще и торговец неплохой. Если вы будете изъясняться на таком практически бессмысленном смешении языков, ваши слушатели ничего не поймут и разозлятся. Половина подумает, что вы тыкаете их носом в их собственную необразованность, а другая половина придет в ужас от вашего невежества («он же сам не понимает, что несет!»). Ну и в целом ваше хвастовство вызовет легкое отвращение у всех присутствующих.

Другая часть «напускного обезьянничества» – избыточное использование титулов и затянутой, подобострастной лести. Чем дальше мы уходим от ранних Тюдоров к Стюартам, тем более сложными и официальными становятся вежливые обращения. Использование новых формул – еще один способ обозначения классовых различий. Чтобы успевать за этими переменами и показывать, что вы культурный, образованный и не отставший от жизни представитель элитного сословия, требовалось немало усилий. Книги о манерах отображали и эту эволюцию, и эту нервозность; со временем главный акцент в них сместился с тонкостей обеденных ритуалов к дискуссиям о вежливых разговорах и написании писем.

Первые инструкции по обращению к людям были довольно простыми: они излагали пару простых принципов, применимых во всех случаях, и дополняли эти принципы небольшим списком респектабельных и довольно-таки универсальных фраз. В 1520-х годах Эразм рекомендовал детям обращаться к любому школяру и учителю «honoured master» («почтенный мастер»), к любому священнику – «reverend father» («преподобный отец»); любого мужчину, титула которого вы не знаете, можно называть «сэр», а любую женщину – «дама». Если вы знаете титул, то вежливым будет упоминать его один-два раза в каждом разговоре, а не только при первой встрече. В идеале титул использовался в качестве вежливого знака препинания, примерно в таком контексте: «А потом я сказал ему, ваша милость, что кот залез на дерево…»

Льстец: цветастые фразы и сложные уважительные формулы легко перерастали в пустую лесть

Хорошие манеры требовали избегать всего, что могло оскорбить или вызвать неудобство у окружающих. Не перебивайте других, не требуйте внимания, не будьте грубыми, никого не оскорбляйте, не хвастайтесь, не задавайте слишком много вопросов, вместо этого будьте чуть скромнее. Главное – вести себя респектабельно, а не следовать какой-то конкретной формуле. По сути, джентльменский разговор должен быть кратким и конкретным. Такая простота, впрочем, долго не продержалась под натиском новых идей из континентальной Европы, в частности, из «Галатео, или О нравах» ( см. с. 52, 128, 167 – название: «Галатео» ) Джованни делла Каза, опубликованной в 1558-м в Венеции, и «Придворного» Бальдассера Кастильоне, в 1561 году переведенного на английский язык под названием The Courtier . В обеих книгах рекомендовались намного более почтительные и подобострастные способы обращения к тем, чье общественное положение выше вашего. Знания новых итальянских манер превратились в своеобразную социальную печать, показывая культурность и образованность тех, кто ими пользовался. Но вот если вы в этих манерах разбирались плохо и использовали неверные формы обращения или вообще начинали нести всякий вздор, слушатели сразу понимали, что ваша вежливость «напускная».

К 1586 году вежливые разговоры в английских текстах включали в себя множество совершенно пустых самоуничижительно-вежливых фраз, лишь затягивавших диалог. «Я очень рад, что мой скромный ум принес хороший результат… ибо я признаю, что вы намного умнее и рассудительнее меня. Не желаете ли вы, чтобы я оказал вам какую-либо еще услугу? – спрашивал один из персонажей «Английского придворного и джентльмена-провинциала». – Вы никогда не оставите своего церемониймейстера Валентина; я знаю, что вы мудрее и способнее меня, но ваша естественная вежливость и скромность помогают вам добиться больше уважения, чем положено мне. Благодарю вас за это».

Посвящения достославным покровителям, которые писатели той эпохи размещали в самом начале своих произведений, составляются по тому же алгоритму. Эти посвящения нужны были для того, чтобы добиться благосклонности важных персон, и сделать рассуждения автора более привлекательными и основательными в глазах читателей. То были настоящие образцы вежливой и куртуазной речи – по крайней мере они изо всех сил стремились таковыми быть. В начале XVI века они обычно состояли из пары сотен слов, но со временем становились все длиннее и мудренее, иногда растягиваясь на десятки страниц. Современному читателю они покажутся очень утомительными – пространные тексты, в которых не говорится практически ничего. В качестве примера приведу вам образец письма, которое в 1656 году рекомендовали писать потенциальному учителю-наставнику для сына джентльмена (с формальной точки зрения этот человек, скорее всего, занимал более низкое положение в обществе):

Достойный сэр, мои долгие наблюдения и лестные слова многих других собратьев по вашему добродетельному призванию, особенно относящиеся к вашей доброте и честности, проявляемым в работе, коей вы посвящаете свое время, убедили меня и подтвердили мое суждение, что вы лучше, чем кто-либо другой, подходите для того, чтобы я как любящий Отец доверил вам воспитание моего маленького Сына, в обучении которого добродетелям в его нежном возрасте я, как положено мне природой, не более полезен, чем его враги, но я точно знаю, что без обучения он останется лишь мягким комком грубости, печальным порождением нашего первородного греха.

Вы уже утратили всякое желание жить? А это всего лишь первое предложение письма, которое длится около трех страниц и написано в примерно таких же выражениях. Мало того, для того периода подобное письмо не считалось слишком церемонным; собственно, в этой же самой книге советуют избегать излишней церемонности в выражениях, предупреждая читателей, что не нужно быть «скучными» или «нудными». Ну а теперь попробуйте представить, как звучало «напускное обезьянничество», если подобное письмо считалось просто вежливым.

Полной противоположностью раболепному джентльмену служил человек, который слишком злоупотреблял «thee» и «thou». Подобно русским «ты» и «вы», в английском языке когда-то существовали две формы слова «you»: одна для официальной, вежливой обстановки и при обращении к кому-то более высокого положения, а другая – для личного и интимного общения или обращения к кому-то более низкого положения. «You» и «yours» были эквивалентом вежливого «вы», а вот «thee», «thou», «thy» и «thine» предназначались для более неформального общения («тебя», «ты», «твой»). Если вернуться к оскорблениям, звучавшим на улицах, то вы сразу заметите практически полное отсутствие «you» и «yours». Звук «th» сам по себе был частью оскорбления, указывая на то, что человек, к которому вы обращались, ниже вас по положению. В вежливых разговорах приходилось выражаться осторожнее и официальнее – это как раз вписывалось в тему сложных подобострастных представлений и использования титулов к месту и не к месту. Со временем это «давление вежливости» вытеснило «thou» и «thee» из языка полностью; за это время они успели превратиться в довольно-таки уничижительные обращения.