Джон Джейкс - Любовь и война. Великая сага. Книга 2

Позже тем же утром в комнату, где валялись груды вещей, робко вошла Бриджит. Констанция что-то недовольно бормотала, пытаясь запихнуть сложенную в несколько раз одежду в уже переполненный сундук.

– Миссис Хазард? Там… – Всегда веселая и дружелюбная, на этот раз девушка говорила испуганным шепотом и была необычно бледна. – Там… в кухне, вас спрашивают…

– Бога ради, Бриджит! Не беспокой меня из-за каких-то торговцев, когда я занята…

– Мэм, прошу вас… Это… это не торговец.

– А кто? У тебя такой вид, будто ты увидела самого Вельзевула!

Ответ прозвучал едва слышно:

– Это сестра мистера Хазарда…

Если не считать внезапной смерти Джорджа или кого-нибудь из детей, ничто не могло бы потрясти Констанцию сильнее, чем этот визит. Когда она бежала вниз по лестнице с развевающимися за спиной рыжими волосами, от ее обычного спокойствия не осталось и следа. Она была поражена такой наглостью, обескуражена, возмущена. Она просто отказывалась верить, что Вирджилия Хазард осмелилась вернуться в Бельведер. Да как эта женщина только посмела… после всего того, что сделала, опозорив свою семью и чуть не перессорив Хазардов и Мэйнов?

История Вирджилии была историей извращенной независимости. Став участницей аболиционистского движения, как и Констанция, которая даже организовала остановку Подпольной железной дороги [10] Подпольная железная дорога – так в США называли тайную систему для организации побегов рабов и перевозки их из рабовладельческих штатов на Север. в старом сарае на территории завода Хазардов, Вирджилия очень скоро примкнула к его крайне правому крылу. Она появлялась на людях с чернокожими мужчинами, которые были не просто друзьями или помощниками в ее борьбе, но и любовниками.

Во время визита в Монт-Роял она, в ответ на гостеприимство семьи Мэйн, помогла бежать одному из их рабов. Потом они жили вместе как муж и жена в трущобах Филадельфии, в полной нищете, став изгоями для всего общества. Она подбила своего гражданского мужа принять участие в бандитском налете на Харперс-Ферри, который возглавлял печально известный Джон Браун – сторонник экстремистских взглядов, как и сама Вирджилия.

Она ненавидела все, что было связано с Югом и южанами, но, пожалуй, в полной мере проявила свою ненависть в тот день, когда Орри в неспокойные для страны времена приехал в Лихай-Стейшн, совершив опаснейшее путешествие, чтобы вернуть другу часть денег, вложенных в постройку корабля. Вирджилия созвала к Бельведеру толпу хулиганов, и лишь смелое поведение Джорджа, который вышел перед ними с ружьем в руках, спасло их гостя от расправы. Именно в эту ночь Джордж выгнал сестру из дома, велев никогда больше сюда не возвращаться.

И вот теперь она все-таки вернулась. Да она заслуживала просто…

Стоп! Констанция замерла перед закрытой дверью кухни. Нужно взять себя в руки. Проявить сострадание. Хотя бы попытаться. Она пригладила волосы, мысленно прочла молитву, перекрестилась и открыла дверь.

Из печи пахло свежим хлебом; на деревянной колоде лежал большой, наполовину разрубленный кусок свиной корейки и топор для мяса. Кроме гостьи, в кухне не было никого. Взглянув в окно, Констанция заметила Уильяма, стрелявшего из лука по мишени.

Аромат хлеба, мяса и дров, сверкающие кастрюли и сковородки на стенах – вся привычная домашняя обстановка казалась оскверненной самим присутствием этой ужасной женщины, которая стояла недалеко от двери с матерчатым саквояжем в руках, настолько грязным, что не было видно рисунка на ткани. Платье Вирджилии было почти таким же замызганным; в наброшенной на плечи шали зияли рваные дыры. «Да как же ты посмела…» – снова пронеслось в голове у Констанции.

Вирджилии Хазард было уже тридцать семь лет. Когда-то довольно пышнотелая, теперь она сильно похудела и была почти истощена. Ее квадратное лицо со следами перенесенной в детстве оспы приобрело желтоватый оттенок; запавшие глаза смотрели безжизненно. От нее исходил запах немытого тела и еще чего-то не менее омерзительного. Хорошо, что Бретт уехала в город за покупками вместе с кухаркой, подумала Констанция. Она могла бы просто растерзать Вирджилию. Констанции и самой хотелось это сделать.

– Зачем ты пришла?

– Я могу подождать Джорджа? Мне нужно его увидеть.

Каким же слабым стал ее голос. В нем больше не было той грубой надменности, которую всегда с таким отвращением вспоминала Констанция. Заметив в глазах Вирджилии боль, она вдруг ощутила бурную радость, которая тут же сменилась стыдом, когда лучшая часть ее натуры все-таки взяла верх.

– Твой брат уехал в Вашингтон, он теперь будет работать на правительство.

– О… – Вирджилия на мгновение закрыла глаза.

– Как же ты посмела явиться сюда после всего того, что случилось?

Вирджилия наклонила голову, словно принимая и обвинение, сквозившее в вопросе, и гнев, который Констанция не могла скрыть.

– Можно мне сесть? – сказала она. – Я неважно себя чувствую.

– Ну, садись, раз так… – после некоторого колебания ответила Констанция.

Не отдавая себе отчета в том, что делает, она машинально шагнула к колоде, где лежал топор, и положила ладонь на рукоятку. Вирджилия тяжело опустилась на табурет; движения ее были замедленны, как у древней старухи. Констанция вдруг с ужасом поняла, что ее пальцы сжимают топор, и быстро отдернула руку.

Уильям снаружи издал радостный вопль и помчался к мишени, чтобы выдернуть три стрелы из нарисованного на доске бычьего глаза.

– Это тот же, что был у тебя в апреле? – спросила Констанция, кивнув на саквояж. – В котором ты унесла все мое лучшее серебро? Мало того что ты опозорила эту семью почти всеми вообразимыми способами, так ты еще и обокрала ее. Воровка!

Вирджилия сложила руки на коленях. На сколько же она похудела за это время? Фунтов на сорок? Или даже пятьдесят?

– Мне нужно было на что-то жить, – сказала она.

– Возможно, это и причина, но не оправдание. Где ты жила с тех пор, как ушла отсюда?

– В разных местах, мне совестно об этом рассказывать.

– А вернуться в этот дом у тебя совести хватило.

На глазах Вирджилии выступили слезы. Не может быть, подумала Констанция. Она видела, как Вирджилия плачет, только один раз – когда умер ее чернокожий любовник.

– Я больна, – прошептала Вирджилия. – У меня жар и очень кружится голова, ноги совсем не держат. Я думала, что упаду в обморок, когда поднималась на холм от станции. – Она тяжело сглотнула и наконец сказала главное: – Мне просто некуда больше пойти.

– А как же твои распрекрасные друзья-аболиционисты? Не берут тебя к себе?

На губах Констанции помимо ее воли появилась кривая усмешка, а вместе с ней снова пришло жгучее чувство стыда. «Ты должна остановиться», – сказала она себе. На этот раз упрек подействовал. Бесчеловечно так вести себя с тем, кто просит твоей помощи, решила она, тем более что гневом уже ничего не добиться. В конце концов, перед ней сидело сломленное существо, которое нуждалось только в ее милосердии.