Ян Мортимер - Века перемен. События, люди, явления: какому столетию досталось больше всего?

Примерно с 1050 г. в Европе начался значительный экономический рост. Огромные леса и пустоши расчищались, болота осушались, так что пахотной земли стало заметно больше. Если бы мы могли посмотреть на континент с высоты птичьего полета, то увидели бы, что в Европе, ранее преимущественно покрытой лесами, стали преобладать поля. Расчистки стали результатом значительного роста населения, причины которого до сих пор обсуждают историки. Одна из возможных – изобретение сбруи, что позволило пахать на лошадях. В отличие от волов, которые могут тянуть огромный вес даже в обычном ярме, лошади в таких условиях работают значительно хуже: крепления колют им шею и перекрывают артериальное кровообращение. Так что требовалась куда более сложная упряжь, чтобы использовать для пахоты лошадей. Эта технология, известная в Древнем мире, но потом утерянная, была заново открыта в XII в. Впрочем, распространялась она довольно медленно: даже в XV в. в Англии волы все еще составляли около двух третей всех тягловых животных [13] John Langdon, Horse, Oxen and Technological Innovation (Cambridge, 1986), p. 98. . Тем не менее использование и лошадей, и волов хотя бы в некоторых местностях, несомненно, расширило возможности для расчистки и возделывания земли.

Более важная причина роста населения – так называемый Средневековый климатический оптимум. Средняя температура в X и XI вв. росла очень медленно и к началу XII была всего на градус выше, чем до 900 г.Разница кажется не очень большой – изменение температуры на один градус мы едва замечаем. Но вот рост ежегодной средней температуры на один градус – это очень значительное изменение. Как указал историк Джеффри Паркер, в областях с умеренным климатом «падение средней весенней температуры на 0,5 °C продлевает риск последних заморозков на десять дней, а падение средней осенней на те же полградуса – продлевает риск первых заморозков на десять дней. И того и другого достаточно, чтобы убить весь урожай» [14] Geoffrey Parker, The Global Crisis: War, Climate Change and Catastrophe in the Seventeenth Century (2013), p. 17. . Из этого следует, что повышение температуры всего на 0,5 °C приводит к обратному эффекту. Более того, опасность меняется в зависимости от высоты над уровнем моря. По словам Паркера, падение температуры на 0,5 °C вдвое повышает риск гибели урожая в низинах и вшестеро – риск гибели двух последовательных урожаев, а вот риск гибели нескольких последовательных урожаев на высоте 300 м над уровнем моря увеличивается в тысячу раз. Соответственно, разница температур на 0,5 °C для многих людей является разницей между жизнью и смертью. Меньше суровых зимних дней – меньше урожая погибнет от холода. Больше теплых летних дней – меньше вероятность, что урожай погибнет, а со временем урожайность даже вырастет. Соответственно, в среднем у людей стало больше еды, и умирало меньше детей.

Небольшое снижение детской смертности на первый взгляд не кажется событием настолько значительным, чтобы считать его одной из величайших перемен, когда-либо случившихся в истории Запада.Но если это явление экстраполировать на всю Европу и на целых два с половиной века Средневекового климатического оптимума, то его важность сразу становится очевидной. Выжившие дети заводили семьи, многие их дети тоже выживали; они, в свою очередь, расчищали больше земли и собирали достаточно богатые урожаи, чтобы прокормить еще большее население в следующем поколении. Без избытков зерна не было бы никакой культурной экспансии. Не было бы «лишних» работников, которых можно было отправить на постройку монастырей, замков и соборов, а ученым пришлось бы работать в полях, а не читать книги. Несколько исходных дополнительных жизней оказали экспоненциальный эффект – просто потому, что в Европе плодородных почв было в изобилии. Они нуждались лишь в людях, которые будут их возделывать.

Расчистка земель начиналась одним из двух способов: либо индивидуально, по инициативе отдельного крестьянина, либо коллективно, по приказу поместного бейлифа. В индивидуальных случаях мужчина, имевший надел в пять-шесть акров (2–2,5 га), понимал, что не сможет прокормить растущую семью, имея так мало земли. Даже в урожайный год у него не будет излишка, который можно продать на рынке или отложить на случай будущих неурожаев. Обозначив один-два акра заросшей или лесной земли неподалеку, он просил поместного бейлифа вырубить деревья и кусты и засадить землю культурными растениями, после чего получал ее в собственность в обмен на увеличение барщины. Подобное развитие событий устраивало всех: крестьянин получал больше земли для обработки и мог лучше обеспечивать семью, а поместный бейлиф и феодал-помещик радовались дополнительной барщине. Когда вырастали сыновья крестьянина, они помогали расчистить еще четыре-пять акров. И так далее.

Коллективные расчистки обычно были связаны с крупномасштабными проектами по осушению болот и ирригации. Бейлиф в определенные дни отправлял арендаторов поместной земли рыть канавы и строить плотины. По завершении работы новую землю распределяли либо среди старых, либо среди новых арендаторов. В некоторых поместьях, принадлежавших монашеским орденам, землю расчищали даже сами монахи, трудясь в настоящем духе Устава святого Бенедикта. Тысячи акров европейских лесов и болот были срублены и осушены одними только цистерцианцами в течение XII в.

Масштабы этих расчисток очень трудно измерить. Грамотных людей все еще было настолько мало, что феодалы и их писари не занимались даже регулярной записью границ поместья, не говоря уже о том, чтобы обозначать конкретные границы территории отдельных арендаторов. Несколько поместных хартий, в которых разрешается расчистка земли под обработку («assarting»), сохранились, но эти индивидуальные разрешения вряд ли дадут нам представление о подлинных масштабах процесса. Так что лучшей меркой для нас останется рост населения как таковой. Но даже его рассчитать довольно сложно. Самые полные имеющиеся у нас цифры относятся к Англии, благодаря уникальной сохранившейся «Книге Судного дня» (1086), единственной полной переписи населения и богатств государства в XI в. По оценкам, основанным на данных «Книги Судного дня», население Англии составляло около 1,7 миллиона человек. Отчеты о сборе подушного налога в 1377 г. показывают, что население к тому времени выросло до 2,5 миллиона, а до голода 1315–1322 гг. и «Черной смерти» 1348–1349 гг., скорее всего, было намного выше. Из этих и других обрывочных данных можно предположить, что население Англии выросло с 1,8 миллиона человек в 1100 г. почти до 3,4 миллиона в 1200. Из этого можно сделать вывод, что английские пахотные земли в 1200 г. были почти вдвое продуктивнее, чем в начале века. Единственное возможное объяснение подобного роста населения – огромные территории королевства впервые пустили под плуг. Больше земли – больше пищи, соответственно, больше людей чувствуют себя достаточно уверенно, чтобы вступить в брак, а их дети лучше питаются. Каждое поколение, в свою очередь, возделывало все больше земли, и население росло дальше.