Эдвард Радзинский - Бабье царство. Русский парадокс

Чтобы прекратить слухи, Петр показал себя гонителем гомосексуализма. Он установил строжайшее наказание за мужеложество в России – кнут и вечную каторгу. Но исполнять строгости не хотел. Гвардейского капитана, заявлявшего, что «Государь живет с Меншиковым бл***ким образом», всего лишь выслали в дальний батальон.

Одна из причин серьезного отношения историков к этой версии – письма Петра к Меншикову. В них – постоянные нежнейшие обращения царя к вчерашнему денщику: «мин херц» («сердце мое»), «мой лучший друг», «мой любимейший товарищ», «брат мой»… Заболев, Петр пишет Меншикову: «…я терпел долго, а более уже не могу, как болезнь мне тоска разлучения с тобою». Подобных писем Петр не писал никому из мужчин…

Да и письма Меншикова к Петру ничем не напоминают принятые в России обращения подданного к Государю. Алексашка смеет не употреблять в них слово «Величество», предпочитая величать Петра тем чином, который Царь в это время присвоил себе по службе, – капитан, полковник. Но что еще удивительнее, докладывая о своих распоряжениях, Меншиков никогда не пишет обязательное «по твоему указу, Государь», «по твоему повелению, Государь», а просто говорит: «поступил так-то и так-то». Меншиков не подписывается, подобно другим сановникам, «Ваш холоп» или «Ваш раб». К примеру, фельдмаршал Борис Петрович Шереметев, один из родовитейших сподвижников Петра, ставил под своими письмами к Царю подпись: «Ваш холоп Бориско». И другие знатнейшие подписывались по тем же правилам: «наиподданнейший раб твой». Все в стране – рабы и холопы царские. Но безродный Меншиков подписывает письма просто: «А. Меншиков».

Француз Вильбоа (о мемуарах которого мы еще поговорим) определенно пишет, что «Петр с юности ночевал с денщиками, и Меншиков стал одним из них, но самым любимым». «[Петр] … являлся настоящим чудовищем сладострастия. Он был подвержен, если можно так выразиться, приступам любовной ярости, во время которых он не разбирал пола».

О денщиках Петра уточним. Царь действительно ночевал со своими денщиками… Но секс, видимо, был тут ни при чем. Как писал современник, Петр боялся, что во сне случится приступ его нервной болезни (возможно, он страдал эпилепсией). И потому спал с денщиками, положив им руки на плечи.

Впрочем, гомосексуалистами в том веке были самые блестящие монархи – великие полководцы король Пруссии Фридрих и король Швеции Карл XII, а также шведский король Густав III и Вильгельм III, правитель Нидерландов, король Англии и Шотландии…

Итак, примчавшись в столицу, Царь вызвал в Преображенское знатнейших бояр. Он принял их в чужом, иноземном, камзоле. Лицо православного Царя тоже было незнакомое, бритое, над губой торчали острые усики. Сидел Царь мрачный, страшный. Нервная судорога пугающе искажала молодое лицо. Воскрес Иван Васильевич Грозный! Бояре почувствовали грозу…

Петр сразу объявил: «Бунт затеяло семя Ивана Милославского». И повелел боярам «разведать всю правду». Тут умные поняли, почему не позвал Царь на встречу любимого прежде боярина Шеина. В немилости будет генералиссимус до конца своих дней, ведь не допытал, не выбил из стрельцов угодное Петру – участие в бунте ненавистной Царевны Софьи.

Далее произошло страшное, невиданное. Царь взял в руки огромные ножницы и, с усмешкой подзвав к себе одного из бояр, отхватил у него благословенную бороду! Потом поманил другого обладателя пышнейшей бороды. Но тут его ножницам справиться оказалось не под силу, и Царь обошелся с ним еще страшнее – под гогот присутствовавшего Алексашки Меншикова отрубил бороду топором.

Так началось всероссийское брадобритие. Но это были не просто бороды, а бороды сакральные. Безбородых на Руси не благословлял священник. Бородатые святые глядели с древних икон. Борода – это святая отеческая старина.

Валялись в ногах Царя старые бояре, просили не позорить, ведь до смерти уже недалеко. Умоляли, плакали, но противиться не смели – помнили о царском топоре и о «святой царской воле». Вскоре по всей стране в церквах читали указ о брадобритии, и команды солдат отправились по земле Русской резать священные бороды. Бороды были обложены огромным штрафом. Но страшнее потери денег был царский гнев. И были случаи, когда, не смея ослушаться, обладатели бород кончали с собой…

Право носить желанные бороды Царь-насмешник оставил крепостным рабам, священникам и крестьянам. С тех пор всех их Петр презрительно звал бородачами и говорил, что «бородачи многому злу корень… Отец мой имел дело с одним бородачом [имея в виду мятежного Патриарха Никона. – Э. Р.], а я с тысячами».

Так начиналось преображение страны.

По приказу Петра Ромодановский возобновил следствие о бунте… Теперь главным следователем стал Царь! В Преображенский приказ начали свозить стрельцов – участников мятежа.

День и ночь курились костры в Преображенском. В полутора десятках пыточных застенков арестованным стрельцам беспощадно ломали суставы, прикладывали к коже раскаленные угли, поджаривали. Застенками заведовали бояре, назначенные Петром. Сам Государь присутствовал – следил, усердны ли бояре.

Смертельно боясь огромного, непонятного Царя, бояре вовсю усердствовали. Старались добиться желанного царем – показаний об участии Софьи в бунте.

Но стрельцы сознавались лишь в том, что подали Софье челобитную с просьбой принять власть… Пытки усилили. Только тогда стрельцы не выдержали – рассказали о письме к ним Софьи…

Допрошенная в монастыре Софья свое участие отрицала. Пытать вчерашнюю повелительницу Петр не осмелился. Так что пора было закончить расправу и устроить главное представление.

Перед казнью в Преображенское приехал Патриарх Адриан со святой иконой (Патриарх Иоаким умер в 1690 году). Как и положено пастырю, Адриан просил о милосердии к заблудшим. Петр велел Патриарху отправиться восвояси, икону поставить на место и не мешать Царю исполнять его трудную работу – казнить преступников.

Началась расправа. Палачи, а вместе с ними Царь с боярами (так приказал Петр) рубили головы стрельцам. Царь показал пример – лично отрубил головы пятерым. Бояре тоже старались, демонстрировали кровавое усердие. Но им было далеко до царского любимца Меншикова. По собственному признанию Алексашки, он обезглавил двадцать несчастных, а одного, распятого на колесе и долго не умиравшего, пристрелил из ружья, прекратив муку…

Царь милостиво предложил другому своему любимцу, Лефорту, поучаствовать в мужской забаве. Но участник петровских потех в этой затее участвовать отказался.