Эдвард Радзинский - Бабье царство. Русский парадокс

К сожалению, в России, как печально отмечал Чаадаев, «новые идеи выметают старые, так как они не вытекают из них, а сваливаются на нас неизвестно откуда». Так было и в петровское время. Еще вчера – добродетельная до изуверства жизнь, похожая на монастырь, а уже нынче приказал Царь – и тотчас наступила жизнь, похожая на пьяный бордель.

Впрочем, многие историки видят в этом своеобразном шутействе-сумасбродстве серьезнейший смысл – этакий скрытый тест на верность Царю. В пьянке, распутстве, издевательствах над религией Петр как бы объединил самых верных соратников, готовых предать все прежние идеалы и потешаться над прежними святынями, если так велит Царь. Недаром шутейную власть в Соборе делит с «папой» Зотовым человек совсем не шутейный – боярин Федор Ромодановский, при упоминании имени которого бледнеют люди. В Соборе он носит почетнейший титул – князь-кесарь. Вместе с ним в Соборе незримо присутствует весь Преображенский приказ – тайная полиция с пыточными камерами, палачами с плетьми, которыми он и руководит. Ромодановский единственный имеет право входить к Царю в любой час дня и ночи… Так что перепившиеся члены Собора должны были очень внимательно следить за своим языком.

После пьяного веселья, решив неотложные дела с Пахомом Пихай**й Михайловым, Ромодановский отправлялся на работу. В Преображенском приказе были собраны все виды пыток, созданных инквизицией, плюс самая распространенная отечественная – кнут, оставленный нам в наследство татарами. Здесь работали знаменитые кнутобойцы, виртуозно владевшие этим великим искусством. С разгона, подпрыгивая, наносили они удар. Каждый удар точнехонько ложился рядом с предыдущим. За десять ударов вместо спины оставался кровавый остов. Понимал толк в ударах и сам Царь, он умел бить кнутом страшно – «до костей».

Расправляясь с прошлой жизнью страны, Петр избавился и от своей прошлой жизни. Молодому Царю надоели причитания жены. Воспитанная в старых понятиях, ненавидящая иноземцев Евдокия, с ее вечными жалобами на его отлучки из дому, «опротивела совершенно». Он поступил просто – приказал ей постричься в монахини. Она отказалась. Патриарх приехал уговаривать Петра не разлучаться с любящей Евдокией, но Царь в гневе прогнал его.

Царицу Евдокию силой заставили постричься. На двух жалких клячах, как опальную, отвезли ее в Суздаль в Покровский монастырь…

Покровский монастырь – традиционный приют нелюбимых жен московских Царей. Здесь, уже монахинями, жили брошенные жены Василия Третьего и Ивана Грозного. Под именем монахини Елены теперь томилась и Царица Евдокия Лопухина…

Таким образом в царском семействе появились две августейшие монахини – монахиня Сусанна (правительница Софья) и монахиня Елена (царица Евдокия).

За сыном Петра Царевичем Алексеем, рожденным Евдокией, наблюдали теперь «подлого происхождения» Алексашка Меншиков да горький пьяница князь-папа Зотов. Прошел слух, будто в жены Царь собрался взять басурманку – «кукуйскую царицу» Анну Монс.

Вскоре началась война со шведами, и сестры принесли Софье новые удивительные слухи: «Царь Петька» придумал строить новый город на отвоеванных у шведов болотах и собирается, Антихрист, навсегда оставить матушку-Москву.

Но новую столицу бывшая правительница не увидела. В 1704 году, когда только началось строительство, Царевна Софья (монахиня Сусанна) умерла.

Ее возлюбленного Василия Голицына с семьей Петр продолжал мучить, переводя из острога в острог. Последним местом ссылки Голицына стал Пинежский Волок в диком бескрайнем архангельском крае. Здесь опальный князь и умер в 1714 году.

Только после смерти князя его семья была возвращена из ссылки. Внук Михаил был послан учиться во Францию. Он окончит курс в Сорбонне, вернется на родину, поступит в гвардию и дослужится до майора. Но его, как и деда, ждет очень горькая участь. С ним нам еще придется встретиться…

Так закончилась эта попытка женщины править Россией. Однако правление Софьи стало прологом к невиданному периоду русской истории – к этому удивительному женскому царству. И в год, когда умерла Софья, в постели ее недруга Петра появилась удивительная женщина, которой и суждено было осуществить мечту опальной монахини Сусанны – стать полноправной, самодержавной правительницей России.

Ее жизнь оказалась сказкой. Сказкой о Золушке, ставшей былью.

В Прибалтике, в Лифляндии, в доме пастора Глюка в маленькой убогой комнатушке жила прехорошенькая кухарка Марта. Было ей 17 лет, а может быть, 18 или 19. О ее возрасте, родителях она сама и ее хозяева могли только догадываться. Впрочем, тогда вряд ли кого-то это очень интересовало. Марта отлично мыла полы в небольшом доме пастора, славно стряпала. Этих сведений было достаточно. Однако уже через два десятка лет ее происхождением будет заниматься вся Европа. Затем три столетия подряд историки станут ломать копья в спорах – кто она? И как все это могло случиться? Как обернулась былью любимая детская сказка о Золушке, ставшей принцессой? Да если бы только принцессой! Ставшей самодержавной Императрицей самой обширной державы мира! И главное, как неграмотная кухарка смогла завоевать сердце ветреного и могучего властелина бескрайней державы?!

На этот вопрос помогают ответить сами герои этой истории – царь Петр и кухарка Марта. Осталась их переписка – 226 писем, из которых 180 принадлежат перу Петра и 46 посланы неграмотной Мартой. Свои письма Марта диктовала. Переписка охватывает двадцать лет: она начинается в 1704 году, когда Петр тайно поселил ее в нанятом доме, и заканчивается за год до его смерти, в 1724 году…

В помощь этим письмам мы привлечем воспоминания удивительного автора, который был необычайно близок к героине и герою нашего повествования, – француза Франсуа Вильбоа.

Впервые о его сенсационных воспоминаниях заговорили в середине XIX века, когда их использовал в своих трудах князь Петр Долгорукий.

В 1843 году в Париже под псевдонимом граф Альмагро и на французском языке вышло сочинение «Заметка о главенствующих фамилиях в России».

Сочинение вызвало скандал…

Из Парижа последовали доносы в Третье отделение. Граф Яков Толстой (литератор и осведомитель Третьего отделения) сообщал о возмутительном сочинении, где «открывались факты, которые автору, как доброму русскому, следовало бы придать забвению», а «русское дворянство описано как гнездо крамольников и убийц». Возмутил графа и образ Петра, «сурового до жестокости», в «теле которого легион демонов сладострастия».