Владимир Шигин - Штурм Корфу

Склоны гор покрыты вечнозеленым маквисом – буйным переплетением можжевельника, мирта и фисташки. Далее серо-зеленая листва оливковых деревьев, прорезанная темными пиками кипарисов. Под кронами олив, у толстых узловатых стволов, разложены рыбачьи сети, для сбора оливок. Многим оливам уже по несколько сот лет, они помнили еще знаменитого корсара Барбароссу и дон Жуана Австрийского. Сейчас французы вырубали оливки, чтобы сломить волю мятежников, но вызывали этим лишь еще большую злобу.

В деревнях дома под красными черепичными крышами, беленые стены, прикрытые листвой оливковых деревьев. Все дома были пусты. Жители поднялись в горы и сверху наблюдали за французами. Солдаты выкатывали на улицу бочки с вином, ели пригоршнями оливки, ловили кур.

Почти неделя понадобилась Шабо, чтобы занять самую западную точку острова – Ангелокастро (крепость ангелов).

Чуть южнее было еще одно убежище недовольных новой властью – монастырь Палеокастро. Там французы срывали золотые и серебряные оклады с икон, силой резали бороды монахам.

Из воспоминаний французского капитана Беллэра: «Генерал (Шабо. – >В.Ш. ), видя упорное сопротивление греков и желая щадить свои войска, велел бомбардировать Мандухио (предместье города Корфу. – >В.Ш. ) артиллерией с Нового форта, с двух полугалер и бомбардирского судна “Фример”. Огонь этой артиллерии принудил бунтовщиков покинуть дома, которые они занимали. Чтобы отнять у них надежду на возвращение туда и чтобы особенно наказать жителей, генерал приказал сжечь предместье. Вследствие этого гренадеры 79-й полубригады вошли туда. Одни из них сражались с греками, тогда как другие, снабженные факелами и горючими веществами, рассеялись по домам и поджигали их… После семи часов сражения бунтовщики были вытеснены из их позиций, и большинство домов в Мандухио было сожжено».

Затем на Корфу пришел флот вице-адмирала Брюеса в 11 линейных кораблей и 6 фрегатов. Под прикрытием местных фортов он чувствовал здесь себя в безопасности. Местным жителям было велено обеспечить Брюеса всем необходимым. Пребывание французских матросов ознаменовалось дебошами и драками в местных тавернах. Перед отплытием Брюес потребовал у Шабо матросов для пополнения команд.

– Греков бери, сколько хочешь! А солдат не дам ни одного! – ответил тот. – У меня сейчас нет и полутора тысяч, а местные разбойники только и ждут случая, чтобы изрубить нас в куски!

– Так ты хочешь этих разбойников отдать мне? – даже привстал со стула Брюес.

– Вас ведь все равно рано или поздно перебьют англичане, так пусть греки умрут с пользой для Франции! – пожал плечами Шабо.

– Они раньше перережут моих матросов! – окончательно вышел из себя вице-адмирал. – От такого пополнения меня уволь!

Заполнив трюмы продовольствием, Брюес покинул Корфу, взяв курс на Тулон. Там затевалось нечто грандиозное, и в Тулон стягивался французский флот из всех портов.

А затем на Корфу неожиданно стали пребывать французские полки. В местном адмиралтействе спешно переоборудовали суда для перевозки людей и лошадей. В тавернах заговорили о какой-то морской экспедиции. Корфиотов, честно говоря, эти слухи мало занимали.

– Чем больше французов уберется от нас, тем лучше, а куда и зачем они поплывут, то нам без разницы! – говорили они промеж себя.

Никто еще не предполагал, что скоро, очень скоро Корфу станет ключевой точкой в большой европейской игре. Карты Адриатики изучали уже не только в Париже, но и в Лондоне и Петербурге.

Вступив на престол, Павел Первый сразу же объявил, что сохраняет за собой звание генерал-адмирала, пожалованное ему матерью в девятилетнем возрасте. А первым распоряжением нового императора было возвращение в Петербург из Кронштадта Морского кадетского корпуса. Уже через девять дней кадеты были на новом месте, и император приехал к ним на новоселье.

Затем Павел объявил, что летом следующего, 1797 года он намерен лично командовать Балтийским флотом. Для этого к неудовольствию англичан даже вернули в Кронштадт эскадру вице-адмирала Макарова, что крейсировала ранее с ними в Северном море.

6 июля Павел вместе с женой, старшими сыновьями и свитой прибыл на корабли, стоящие на внешнем рейде. Через два дня эскадра вышла в море, взяв курс на Ревель. Однако штормовой ветер и большая волна заставили корабли повернуть обратно. Сильная качка стала настоящей бедой для императорской свиты. Молоденькие фрейлины ползали на карачках по палубе и, потеряв всякий стыд, блевали желчью прямо на себя. Говорят, что именно с тех дней старший сын Павла великий князь Александр (будущий император Александр Первый) на всю свою жизнь возненавидел флот.

Четырех дней хватило и самому императору Павлу, чтобы охота плавать у него исчезла навсегда. Отныне он будет руководить моряками только с берега. Увы, но правнук пошел совсем не в своего великого прадеда, которому он всю свою жизнь пытался подражать.

А в воздухе уже носились тревожные слухи о подозрительном сосредоточении в Тулоне французского флота. Наиболее вероятным все считали вторжение в Англию, для чего еще надо собирать такую армаду?

Российский же флот в ту пору находился в цепких руках вице-адмирала Кушелева, вчерашнего лейтенанта, ничем и нигде себя не проявившего. Волею случая отставной лейтенант был взят наследником Павлом в капитаны гатчинской потешной флотилии, быстро став там капитаном I ранга. С воцарением же Павла карьера Кушелева вообще стремительно пошла в гору. Уже на следующий день он стал контр-адмиралом, а весной 1798 года и вице-адмиралом. За годы проживания в Гатчине Кушелев прекрасно изучил характер своего сюзерена и всегда знал, как с ним себя вести. Может, именно поэтому фаворит императора так быстро и прибрал себе всю власть в адмиралтейств-коллегии. Относительно полезности трудов Григория Кушелева историки спорят до сих пор. Все сходятся в том, что он очень старался, но у него далеко не все получалось. Кушелеву не хватало ни опыта, ни знаний, ни авторитета. Зато хватало недоброжелателей.

Многое, впрочем, стало поначалу меняться к лучшему. В одном из первых указов Павла адмиралтейств-коллегии он с горечью констатировал: «С восшествием нашим на прародительский престол приняли мы флоты в таком ветхом состоянии, что корабли, составляющие оные, большей частью оказались по гнилости своей на службе неспособными».

Во всех портах для надзора за кораблестроением Павел ввел обер-сарваеров, чтобы те вели наблюдение за верфями и проверяли расходование средств. Из адмиралтейства были изгнаны мздоимцы, кое-какой порядок был наведен и в снабжении такелажем, парусами, пушками и другими припасами. Были учреждены и форшмейстеры, смотрящие за сохранением корабельных лесов. В Кронштадте вместо деревянной гавани наконец-то начали строить каменную. Введены были и новые увеличенные штаты для кораблей, составлен новый «Устав военного флота». Ушла в небытие роскошь расшитых золотом офицерских кафтанов. На их место пришли скромные вицмундиры. Все офицеры отныне расписывались по дивизиям и судам, и переводы делались только по уважительным причинам и не иначе как с разрешения самого императора. Отныне даже о кратковременных отпусках офицерам из Кронштадта в Петербург надо было докладывать Павлу. Толку от всего этого было немного, но видимость порядка создавалась. Многое делалось наспех и второпях. Сам Павел об этом говорил так: