Евгений Шепельский - Пропаданец

Внезапно я понял, где прятался мудрец. Где? Да в моей каюте! Наверное, под лежанкой, в обществе вина, растекшегося по полу из раздавленного бочонка. Престарелому аскету хватило одних винных паров, чтобы захмелеть. Удивительно, как он вообще не сколупнулся!

– Дай-ка я на тебя погляжу, – внезапно встрепенулся Франног и цепко ухватил меня за горло. – Ой, прости… Не вижу. – Руки переместились на плечи, и Франног развернул меня лицом к луне.

– Уеф!.. Фы сто сепе… – Мой язык онемел, нижняя челюсть заклякла. Еще бы! Десять часов простоять с открытым ртом, да еще этот канат…

Мудрец всмотрелся в мое лицо, хлопая глазами, как близорукий филин.

– А! Это ты! – по-моему, он был не слишком рад меня видеть.

– Фолько нафолофину.

– Это как? Но…

– Мне хленофо, я имею ф фиту! – Я рукой помогал своей челюсти открываться.

– Да-да, – закивал мудрец. – Я понимаю… Мне и самому… не очень. Но все же… Я не верю… Ты! Я ожидал кого угодно увидеть, но – ты! Шахнар, ты, мастер Ков!

– Фрахл! А фы кого ожидали уфидеть, гофпофу Нэйфу? – Я высвободился из объятий и принялся растирать предплечья.

Мудрец вдруг наградил себя парой увесистых оплеух, а потом встряхнулся, как пес после купания. Взгляд его от этого несколько просветлел.

– Какое счастье! А я-то полагал тебя мертвым!

Счастье? Ой ли! Не слышу я радости в голосе, не вижу радости в глазах.

– Какое софпадение! Я тофе!

– После того удара…

– Чем фили? Дуфинкой? – Я начал подпрыгивать, разгоняя кровь. Вначале на одной ноге, потом на другой, потом на обеих, как земной малыш, играющий в классики.

Франног поморщился:

– Нет, рукояткой кинжала… Громадный толстяк…

– Ага, знафит, кафтрат!

– Что?

– Не вазно!.. Ой! – Я повалился на палубу и начал корчиться в судорогах.

– Что с тобой? – забеспокоился Франног – по-моему, искренне. – Открылась рана? Где болит? Где?

– Урх! Орх! Ноги, ноги колет! Словно я танцую в зарослях крапивы!

– А-а, так это от веревок! – Франног спокойно кивнул. – Видишь ли, ток крови к твоим конечностям был временно затруднен, а сейчас…

– Уреш! Мне это известно, Франног! Вс-с-с… Ох! Уже проходит! Продолжайте. Меня ударили, и…

– Я решил, что ты умер. Ты упал, я уже ничем не мог тебе помочь…

– Ударили под край шлема. Не такая уж большая шишка…

– Ну да, ну да… Ты упал, бой снова разгорелся, а я… Мне стыдно об этом вспоминать… Я скатился в твою каюту и затаился под лежанкой… Там повсюду вино!.. В каюте еще валялся пират, которого ты заколол… С поломанной шеей, и глаза как стекляшки… Я был слаб, точно хворый болотной лихорадкой, но у меня хватило сил прошептать отводящее заклятье!.. И меркхары меня не нашли… Они перерыли всю каюту, но меня не нашли! Там повсюду этот жуткий запах вина… – Франног на секунду прервался, его снова скрутил рвотный спазм, но пустой желудок не выплюнул из себя даже желчи. Мудрец перевел дух и продолжил, опершись о мачту: – Я лежал и лежал, а они грохотали наверху, кричали и бранились. А потом все медленно начал заволакивать розовый туман, мне стало так хорошо, легко и весело… Фу!.. Это заклятие вошло в резонанс с алкоголем… А это вредно ужасно, я мог умереть. Нельзя смешивать вино и заклятья, пойми… Чародей может умереть при этом!.. Послушай, что они сделали с девочкой, с Нэйти?

Я уселся на палубу и, наклонив голову, посмотрел мимо Франнога. На месте двери в покои Нэйты чернело пятно.

Наверное, нормальный человек переживал бы. А мне было почти все равно. Главное, что я свободен, прочее… Прочее – мелочи.

– Откуда мне знать? Помните, Рик обещал?..

Франног мрачно кивнул. Потер ястребиный нос и сказал:

– Я ведь потому и ушел из каюты… Не хотел видеть…

Я поежился.

– Вы слышали, может, она кричала?

– Кричала? – Мудрец на секунду задумался. – Она – нет. А вот Мамаша Тэль – та орала будь здоров. Я и не представлял, что она знает такие слова… Разные, плохие слова… А потом ее крик оборвался… – Франног искательно взглянул на меня: – Послушай, сын мой… Сходи в каюту. Сходи и посмотри. Если там будет что-то… Ну, что-то не то… Верней, будет то, чему полагается… Ну, ты же понимаешь… Не зови меня, ладно? Я не смогу… Не хочу видеть… Не хочу видеть ее мертвой… – Франног быстро-быстро заморгал.

Я почувствовал нечто отдаленно похожее на жалость. Встал и положил руку на плечо мудреца:

– Ладно. Если что – я сам позабочусь о ней. Зашью в парусину и… Если на «Выстреле», конечно, остались целые паруса.

Франног всхлипнул, а потом зарыдал, тихо, по-стариковски.

– Она же… выросла… у меня… на глазах! – сквозь слезы простонал он. – Я ведь ее м-маленькой нянчил!

Я скрипнул зубами. Начинается! Сейчас пойдут воспоминания о мокрых пеленках, о первом зубе, о том, каким смышленым было дитя в неполный год. Старый нытик! Ведь можно пережить все по-мужски, без рыданий, молча.

– Я помню, как вывешивал постиранные пеленки… Как она плакала, когда у нее начали резаться зубки! Все это было на моих глазах! А какой умной…

– Уреш… Успокойтесь! Нельзя так убиваться!

– На моих… глазах…

– На ваших, на ваших! Нет в мире справедливости, это всем известно.

– П-почему не я… Вместо нее – я…

– Ага! Нужны вы пиратам! Вы что, восемнадцатилетняя девица?

– Н-не ерничай, с-сын мой! – Глаза Франнога блеснули. – Как ты можешь в такую минуту!

– Ладно, виноват, – я притворно вздохнул. – Но и вы больше не ревите белугой. Нету сил вас слушать!

Франног шумно высморкался в рукав.

– Я постараюсь.

– И вот еще что… Прежде чем я войду в ее покои, давайте-ка раздобудем огонь. И сменим одежду.

– Да-да, – согласился Франног. – Мой халат – он совсем мокрый.

Я ухмыльнулся:

– А у меня мокрые штаны.

Камбуз располагался на корме, рядом с каютой Заррага. Там нашлись и трут, и кресало с огнивом, не тронутые пиратами. Нашлись и несколько свечей, и даже один целый свечной фонарь. Я зажег свечи (работать кресалом – нехитрая премудрость) и растопил печурку. Увы, готовить на ней было нечего – меркхары вымели все съестное.

Пол камбуза украшали объедки, огрызки, черепки битой посуды и чья-то отрубленная голова с высунутым языком. К счастью, пираты не покусились на веник, и я быстро смел мусор в угол (я не гордый, черной работой не гнушаюсь), голову выбросил в окно (не узнал парня), затем окинул взглядом сломанные полки и сказал непечатное.

– Даже ножку у табурета отломали! – пожаловался Франног, пристраивая свой халат около печурки на гвоздиках. – Не люди, сволочи!