Антология кинизма

70Он учил, что упражнения бывают двух видов: одни касаются души, другие — тела. При постоянном упражнении духа создаются представления, облегчающие совершение добродетельных поступков. Один вид упражнений без другого недостаточен; причём хорошее здоровье и сила имеют для них немаловажное значение, так как относятся и к душе, и к телу. Он приводил также примеры того, как легко благодаря упражнениям совершается переход к добродетели. Можно заметить, что, как в простых ремеслах, так и в других искусствах специалисты, упражняясь, достигают удивительного совершенства и ловкости. Так, например, флейтисты и атлеты чем больше упражняются, каждый в своём деле, тем большего добиваются успеха. Если бы они перенесли свои упражнения также и на душу, то эти усилия не остались бы без пользы и результата.

71Он утверждал, таким образом, что в жизни невозможно достичь никакого блага без упражнений и что благодаря им можно всё одолеть. Бесполезным трудам следует предпочесть труды в согласии с природой и жить счастливо; люди несчастны только из-за собственного неразумия. И когда мы привыкнем, то презрение к наслаждению само по себе доставляет высочайшее удовольствие. И как те, кто привык жить, испытывая наслаждения, с отвращением относятся к неудовольствиям, так приучившие себя к последним извлекают радости из презрения к самим удовольствиям. Так он учил и поступал в соответствии со своим учением. Это и впрямь было «перечеканкой монеты», так как он меньше всего считался с законами государства, предпочитая им законы природы. Он утверждал, что ведёт такой же образ жизни, как и Геракл, всему предпочитая свободу.

72Он утверждал, что всё принадлежит мудрецам, обосновывая это положение уже приведёнными выше доводами [54]: всё принадлежит богам, боги — друзья мудрецов, у друзей всё общее, следовательно, всё принадлежит мудрецам. Без закона, говорил он, невозможна жизнь в государстве, так как вне государства нельзя извлечь никакой пользы от цивилизации, а государство — плод цивилизации. Вне государства нет никакой пользы от закона, следовательно, и закон есть плод цивилизации. Высокое происхождение, славу и тому подобное он высмеивал, называл их украшениями испорченности. Пример единственно совершенного государственного устройства он находил только во Вселенной. Он учил также, что женщины должны быть общими, брак не ставил ни во что, кроме союза, основанного на взаимном согласии. Поэтому и дети должны быть общими.

73Он не видел также ничего ужасного в краже из храма или в употреблении в пищу мяса любого животного. Причём, говорил он, нет ничего нечестивого и в том, чтобы питаться даже человеческим мясом, как это видно из быта других народов. Более того, согласно здравым рассуждениям, все элементы содержатся во всём и во всё проникают. Так, например, в хлебе заключено мясо, а хлеб — в овощах; и во всём находятся частицы других веществ, проникающие через невидимые поры в виде испарений. Об этом он говорит в «Фиесте», если трагедии принадлежат действительно ему, а не его другу Филиску Эгинскому или Пасифонту, сыну Лукиана, который, как сообщает Фаворин в «Пёстрых историях», написал их уже после кончины Диогена. Музыкой, геометрией, астрологией и тому подобными дисциплинами можно, считал он, не заниматься как бесполезными и ненужными.

74Он проявлял удивительное остроумие и находчивость в словесных стычках, как это видно из вышесказанного. Свою продажу в рабство он перенёс с большим достоинством. Во время плавания на Эгину он был захвачен пиратами, во главе которых стоял Скирнал, увезён на Крит и там продан в рабство. На вопрос глашатая, что он умеет делать, Диоген ответил: «Править людьми». При этом он показал на одного богато одетого коринфянина (это был упомянутый уже Ксениад) и добавил: «Продай меня этому человеку. Он нуждается в господине». Так Ксениад купил его, отвёз в Коринф и приставил к своим детям и вообще поручил ему управление всем домом. А Диоген так хорошо справлялся со всеми своими обязанностями, что Ксениад повсюду ходил и говорил: «В моём доме поселился добрый гений».

75Клеомен в сочинении под названием «Педагогик» рассказывает, что друзья Диогена хотели выкупить его из рабства, а тот назвал их глупцами, добавив, что не львы являются рабами тех, кто их кормит, а наоборот. Ведь это рабу свойствен страх, а дикие звери внушают страх людям. У этого человека была такая удивительная способность убеждать, что он легко своими доводами привязывал к себе людей. Так, например, рассказывают, что какой-то житель Эгины по имени Онесикрит послал в Афины одного из своих сыновей, Андросфена, который, услышав Диогена, остался при нём. Тогда Онесикрит послал за ним своего старшего сына, Филиска, уже упомянутого выше, но и последний был увлечён Диогеном, как и его брат, и остался в Афинах.

76Тогда, на третий раз, туда приехал сам отец и, не меньше сыновей очарованный учителем, присоединился к ним и посвятил себя философии. Такая, просто волшебная сила заключалась в речах Диогена. Среди его слушателей был и Фокион, прозванный Честным, и Стильпон из Мегар, и много других политических деятелей.

Говорят, что он умер, когда ему было почти девяносто лет. О его смерти существует много преданий. Одни рассказывают, что он умер от холеры после того, как съел сырое мясо осьминога. Другие — что смерть наступила от того, что он сам задержал дыхание. В эту версию верил Керкид из Мегалополя (или с Крита) [55], который так говорит об этом в своих «Мелиямбах»:

Другие передают, что он хотел бросить собакам куски полипа и был укушен в ахиллесово сухожилие, от чего и умер. Впрочем, по сообщению Антисфена в «Диадохах», версию о задержке дыхания придумали его друзья. В то время он жил в Крании, гимнасии, расположенном недалеко от Коринфа. По своему обыкновению ученики пришли к нему, но застали лежащим и закутанным в плащ. Они подумали, что он спит, хотя Диоген не был любителем поспать. Потом они отвернули плащ и, увидев его бездыханным, предположили, что он сделал это умышленно, дабы так уйти из жизни.

78Тогда, как говорят, между учениками возник спор, кому его хоронить. Причём дело не обошлось без драки. Но пришли их отцы и представители властей и похоронили его вблизи ворот, ведущих на Истм. Там была воздвигнута колонна, а на ней сидела собака, изваянная из паросского мрамора. Позднее и сограждане оказали ему почёт, воздвигнув бронзовые памятники, на которых было написано: