Александрийская поэзия

Менее громкую, по тоже немаловажную роль сыграли книгохранилища в Антиохии, быстро расцветшем в Сирии городе, основанном в 301-300 году до н. э. Селевком Никатором, и в Пергаме, где в 283 году до н. э. Филетер основал независимое государство, соперничавшее с птолемеевским Египтом в поощрении искусств, наук и литературы.

Всем этим начинаниям эпоха эллинизма и обязана своими блестящими успехами в области изобразительных искусств, художественных ремесел и — не в последнюю очередь — созданием немалого числа литературных жанров и произведений, сыгравших впоследствии большую роль в мировом литературном процессе и сохраняющих свое очарование вплоть до наших дней.

Каждое литературное произведение тем или иным способом свидетельствует о времени своего создания, о целях и приемах автора и тем самым о тенденциях и вкусах эпохи. Но на протяжении всего развития литературы, может быть, трудно найти век, который бы ярче отражал свои вкусы, чем период эллинизма. Даже дошедшая до нас ничтожная часть «александрийской» литературы говорит с нами в высшей степени ясно и выразительно, особенно если учитывать ту контрастность ее по отношению к литературе «классической», о которой мы уже говорили выше.

Эта контрастность сказывается в ряде основных структурных моментов литературного произведения: в его тематике, в его размерах и, может быть, наиболее разительно, в его языке и в его излюбленных литературных приемах. Если рассмотреть по порядку эти основные моменты, то на первый взгляд наименьшее «новаторство» бросится нам в глаза в области тематики: чисто мифологические сюжеты и мифологически-исторические темы в значительной степени остаются в силе и сохраняют свое значение, — мифы, касающиеся известнейших героев и группирующихся вокруг них циклов, встречаются у эллинистических поэтов не раз; но трактовка их уже иная: преимущественно избираются как материал для художественной обработки не главный, общеизвестный и много раз изложенный ход событий в их последовательности, а какой-нибудь один, иногда далеко не самый значительный и важный эпизод мифологического повествования, пли же какой-либо местный миф, вообще не заслуживший широкой известности; в особенности эта последняя черта характерна для полуисторических поэтических рассказов об основании и судьбах стран, областей, городов и о событиях в жизни отдельных родов и семейств. Писателей привлекает новое, неизвестное, еще никем не рассказанное и не воспетое.

В связи с изменившимся выбором материала меняется и форма и размер литературного произведения: разрушаются твердо установленные традиции связанности материала с формой стихотворного изложения: материал, как будто требующий эпического размера — дактилического гекзаметра, — может излагаться в элегических дистихах и даже в присущих драме ямбах; значительно сокращаются размеры даже чисто повествовательных стихотворений, эпизоды сжимаются до минимума, быстро сменяются один другим, причем переходы могут быть необычны и неожиданны. Но наиболее крутые изменения переживает лексика литературного произведения и приемы его оформления; лексический запас обогащается и развивается в двух противоположных направлениях — во-первых, в сторону использования народно-разговорного языка; возможно, поэты заимствуют его из неизвестных нам богатых запасов песенного или сказочного фольклора; во-вторых, эти поэты, в равной мере являющиеся учеными, на базе детального изучения множества произведений прошлых веков, — которые представлялись им уже давно-давно минувшими, — вводят в свою лексику устаревшие слова и обороты, часто уже вовсе непонятные их современникам — так называемые «глоссы». Одни поэты предпочитают первый путь, другие второй, третьи — создают причудливый конгломерат той и другой лексики; но для всех поэтов этого периода язык служит материалом для экспериментов. Столь же прихотливо пользуются они излюбленными приемами поэтов классических: редко и не слишком оригинально применяют они сравнения и избегают общеизвестных стабильных эпитетов, чем даже чисто эпические их поэмы резко отличаются от гомеровского образна. Зато метафора, доходящая иногда до полной загадочности, пышно расцветает в их стихотворениях; чтобы сильнее поразить читателя, некоторые поэты изощряются в так называемых «фигурных стихотворениях», в которых расположение стихов образует определенный рисунок — «секиры», «яйца», «свирели», «крыльев»; для их прочтения необходимо знать «ключ», то есть в каком порядке следует читать отдельные стихи, иначе может получиться бессмыслица.

Однако же не следует думать, что такие стихотворные «фокусы» представляют главную задачу и главное достижение поэтов александрийского направления: их требование «ювелирной отделки» (они сами применяют к своим стихам термин «торевтика», то есть тонкая гравировка но металлу) выполнялось ими самими в полной мере и способствовало высокому развитию художественного языка и литературной формы; а это же требование, переданное ими в наследство римским поэтам I века до н. э. и начала I века н. э., оказало благотворное воздействие на римскую поэзию; а о воспитательном влиянии римского наследия на литературу средних веков даже говорить не стоит.

С изменением литературных обычаев и направления интересов изменилось в значительной степени и распределение, и удельный вес литературных жанров: границы их перестали быть четкими, в эллинистической литературе имеется немало примеров смешанных жанровых форм; наряду с этим наблюдается и зарождение и расцвет жанров, дотоле неведомых.

На первом месте можно поставить крутой спад эпического творчества: поэмы, которые, согласно традиции, посвящались изложению какого-либо мифологического цикла, появляются в малом числе, а если появляются, то, несомненно, не имеют успеха, и до нас доходят, в лучшем случае, только их названия. Очевидно, когда исчезла почва для публичного исполнения эпических произведений, о каком говорит еще в IV веке Платон в диалоге «Ион», интерес к их содержанию снижается; само это содержание уже для широкой массы слушателей недостаточно понятно и, может быть, не известно с детства, как было в материковой Греции; интересом и привычкой к индивидуальному чтению «про себя» обладают лишь немногие избранные. Все это не способствовало возникновению и успеху крупных по размеру произведений. Поэмы Гомера, более или менее широко известные всем, становятся из объекта восприятия на слух и наслаждения их красотами объектом текстологической критики: их изучают в деталях, сопоставляют, разбирают со скрупулезной точностью и даже снабжают особыми знаками, выражающими сомнение в достоверности текста. Гомер даже для поэтов этого времени — предмет усердной работы. Поэмы кикликов, примыкающие по содержанию к троянскому циклу, тоже подвергались изучению и критике, но уже не столь тщательной и любовной; так, у главы поэтической школы, Каллимаха, они встречали прямое неодобрение (см. его эпиграмму — стр. 140), и от него вошло в пословицу изречение: «Большая книга — большое зло».