Array Катулл - Лирика Древнего Рима

Сколько даров я принес и сколько стихов написал я!

Но непреклонная мне не прошептала «люблю».

Сколько лет я терпел холодность твою безрассудно

И без упрека сносил рабство свое и тебя!

15 Разве меня хоть раз сочла ты свободным? Доколе

Будешь меня осыпать градом презрительных слов?

Стало быть, в юных годах погибнуть ты должен, Проперций?

Что же, умри! А ее пусть твоя смерть веселит!

Душу пусть мучит мою и тень преследует злобно,

20 Пусть оскверняет костер, кости пусть топчет мои.

Иль беотиец Гемон над могильным холмом Антигоны

Разве меча своего, горестный, в грудь не вонзил,

Разве костей не смешал с костями девы несчастной,

Не пожелав без нее в отчие Фивы идти?

25 Но не уйдешь от меня, умрешь ты со мной неизбежно:

Кровью твоей и моей должен быть меч обагрен.

Хоть для меня эта смерть и будет позорною смертью,

В смерти позорной моей сгинешь со мною и ты.

Даже и славный Ахилл, любимой подруги лишенный, 377

30 Бросил оружье свое праздно валяться в шатре.

На побережье морском он видел бегущих ахеян,

Видел, как Гектор поджег факелом лагерь дорян,

Видел растерзанный труп Патрокла на поле сраженья,

Как разметались его кудри в кровавом песке.

35 Все перенес он в тоске по прекрасной своей Брисеиде:

Вот как терзает сердца боль разоренной любви!

Но, когда пленницу вновь запоздалая кара вернула,

На гемонийских конях Гектора он повлачил.

Так как я ниже его и по матери и по оружью,

Диво ль, что вправе Амур торжествовать надо мной?

Тем, кем он стал, я нередко бывал; но случай — и мигом

Этого выкинут вон, станет милее другой.

Двадцать лет Пенелопа смогла прожить одиноко,

Хоть и достойна была всех женихов без числа;

5 Свадебный день оттянуть помогла ей обманом Минерва:

Все распускала она за ночь, что соткано днем.

Хоть не надеялась вновь она увидаться с Улиссом,

Но ожидала его все же до старости лет.

И Брисеида, обняв бездыханное тело Ахилла,

10 Горестно белую грудь била безумной рукой;

И окровавленный труп своего господина омыла

На Симоэнта песке желтой струею воды,

Волосы пеплом себе покрыла она и Ахилла

Мощные кости своей слабой рукой подняла.

15 Не было тут ни Пелея, ни матери, нимфы лазурной,

Да и скиросской вдовы Деидамии с тобой.

Греция в те времена детьми справедливо гордилась,

Даже на бранных полях жил благодетельный стыд.

Ты ж не смогла переждать, безбожница, ночи единой,

20 Дня одного не смогла ты одиноко прожить!

Больше того: хохоча, вы кубки с ним осушали,

Может быть, и надо мной вы насмехались вдвоем.

Ищешь теперь ты того, кто первый сам тебя бросит:

Пусть же — о боги! — тебе дан будет этакий муж.

25 Все это мне от тебя — за молитвы мои о спасенье

В дни, как твоей головы Стикса коснулся ручей

И у одра твоего мы — друзья — стояли, рыдая.

Молви мне, ради богов, где был, изменница, он?

Что, если б я, как солдат, задержался у Индов далеких

30 Иль в Океане корабль остановился бы мой?

Но вам легко сочинять и речи свои, и обманы:

В этом лишь деле одном женщина вечно хитра!

Сирт не меняется так в неверном ветров дуновенье,

Так не трепещет зимой бурей колеблемый лист,

35 Как переменчивы все разгневанной женщины клятвы,

Будь ли причина важна, будь ли причина смешна.

Ныне, коль мило тебе такое решенье, — я сдамся.

Мальчики, шлите в меня тучи отточенных стрел

Наперебой! Спасите меня от этакой жизни!

40 Кровь моя будет тогда высшей наградой для вас.

Звезды свидетели мне, и утренний иней, и двери,

Что открывались порой тайно, несчастному, мне.

В жизни милее тебя ничего для меня не бывало:

Будешь такой и теперь, хоть и враждуешь со мной.

45 Нет, ни одна госпожа к моему не приблизится ложу:

Коли не быть мне твоим, буду навеки один.

Если же вместе с тобой мы блаженные прожили годы,

Пусть в объятьях твоих окаменеет другой!

Знай же, фиванцев вожди в старину не злейшим оружьем

50 На материнских глазах были убиты за власть. 378

Если б мне только пришлось с тобой перед девой сразиться,

Смерти бы я не бежал, лишь бы погибнуть тебе!

На Геликоне пора нам иные слагать песнопенья

И гемонийских коней выпустить в поле пора.

Любо мне вспомнить теперь могучую конницу в битвах,

Любо мне римский воспеть лагерь вождя моего. 379

5 Если не хватит мне сил, наверное будет похвальна

Смелость: в великих делах дорог дерзанья порыв.

Пусть молодежь воспевает любовь, пожилые — сраженья:

Прежде я милую пел, войны теперь воспою.

Ныне с подъятым челом хочу выступать я важнее

10 И на кифаре иной Муза мне будет играть.

Ввысь, о душа, вознесись от низменных песен; воспряньте,

О Пиэриды: теперь подвига просят уста.

Бросил хвалиться Евфрат парфянскою конницей ловкой

И о захвате двоих Крассов 380жалеет теперь;

15 Индия даже главу пред тобою, Август, склоняет,

Затрепетал пред тобой вольных арабов предел.

Если ж какой-нибудь край на конце утаился вселенной,

Скоро познает и он мощь твоей властной руки.

В этот я лагерь пойду. И, славя твой лагерь, великим

20 Стану певцом. Да хранят судьбы сей день для меня!

Как богомолец, главы не доставши у статуй высоких,

Робко к подножью кладет им принесенный венок,

Так, неспособный сейчас вознестись до хвалебного гимна,

Я на свой скудный алтарь ладан ничтожный кладу.

25 Песен своих я еще не черпал в источниках Аскры,

Лишь из Пермесса всегда воду давал мне Амур. 381

Будь ты воспета другим иль будь неизвестна — не важно:

Пусть тебя хвалит, кто рад зерна кидать на песок.

Верь мне, все груды даров с собой унесет на носилках

Сразу же сумрачный день, день роковой похорон.

5 Мимо останков твоих пройдет без внимания странник,

И не промолвит никто: «Здесь поэтесса лежит».

Кто бы впервые ни дал Амуру обличье ребенка, —

Можешь ли ты не назвать дивным его мастерство?

Первый ведь он увидал, что влюбленный живет безрассудно,

Ради пустейших забот блага большие губя.

5 Он же Амура снабдил и парою крыльев летучих,

И человечьих сердец легкость он придал ему:

Право же, носимся мы всю жизнь по изменчивым волнам,

Нас то туда, то сюда ветер все время влечет.

Держит рука у него, как и должно, с зазубриной стрелы,

10 И за плечами стрелка гносский привязан колчан:

Мы и не видим его, а он уже ранил беспечных,

Из-под ударов его цел не уходит никто.

Стрелы засели во мне, засел и ребяческий образ;

Только сдается, что он крылья свои потерял,