Сократ - Я ничего не знаю. С комментариями и иллюстрациями

От кого-то – речь о философе Гераклите Эфесском, утверждавшем, что гармония достигается только благодаря резкому контрасту противоположностей. Гераклит был первым философом, который стал указывать не только на результаты процессов, но и на сами процессы в их развитии.

Свидетельство Гесиода – неточная цитата из поэмы «Труды и дни», у Гесиода речь скорее не о порицании, а о ненависти и зависти.

Гераклит Эфесский

Даже он простирает свое положение еще далее, говоря, что подобное не только недружественно с подобным, но и совершенно противно ему; потому что самое противное с самым противным особенно дружно, и не подобного, а этого желает каждая вещь, как, например, сухое – влажного, холодное – теплого, полное – пустого, и все прочее таким же образом. Ведь противное есть пища противного; а подобное ничем не может наслаждаться от подобного. И сказавший это, друг мой, кажется, был остряк, потому что хорошо сказал. А вы, – спросил я, – как находите слова его?

Остряк — слово (греч. «компсос») означает не только «остроумный», но и «светский, изящный, манерный». Сократ видит в изощренности и нетривиальности мысли Гераклита особое благородство. Известно, что Сократ, прочитав труд Гераклита, сказал, что не всё понял, но если понятое им прекрасно, то не менее прекрасно должно быть не понятое.

– Хорошими, – отвечал Менексен, – сколько по крайней мере слышали их.

– Так скажем ли, что особенно дружественно противное противному?

– Конечно.

– Пусть, – сказал я, – но ведь не удивительно, Менексен, что те люди со всеобъемлющею мудростью, те хитрые спорщики тотчас радостно подскочат к нам и спросят: дружба не есть ли самое противное вражде? Что ответим мы им? Разве не необходимо будет согласиться, что они говорят правду?

– Необходимо.

– Стало быть, скажут, вражда дружбе или дружба вражде дружественна?

– Ни то ни другое, сказал он.

– Ну а справедливое несправедливому, или рассудительное необузданному, или доброе злому?

– И это, мне кажется, не в таком отношении.

– Однако ж, если что чему дружественно по противоположности, сказал я, то необходимо, чтобы и это было дружественным.

– Необходимо.

– Стало быть, ни подобное подобному не дружественно, ни противное противному.

– Выходит, что нет.

Сократ, заводя собеседника в тупик, учит различать фактические и отвлеченные понятия. Например, нужно различать «дружественность» как продолжение дружбы и «дружественность» как способ организации вещей. Если смешивать эти два понятия, дружественность как личное проявление и дружественность как принцип структурной организации, мы зайдем в тупик. Сократ учит понимать дружбу не натуралистически, как чувство, а конструктивно, как принцип осуществления добра и принятия добра.

– Но рассмотрим еще следующее, – чтобы от нас никак уже более не скрылось, что дружба действительно не есть что-нибудь такое, но что, не будучи ни добром, ни злом, она бывает дружественна добру.

– Как ты это говоришь? – спросил он.

– Клянусь Зевсом, не знаю, – отвечал я, – и, поистине, сам колеблюсь от недоумения. Дружественное, по старинной пословице, должно быть, есть прекрасное; по крайней мере, это представляется чем-то нежным, гладким, свеженьким, и оттого, может быть, будучи таким, легко ускользает и уходит от нас; ибо я говорю, что доброе прекрасно. А ты не думаешь?

Нежным, гладким, свеженьким – для нас эти слова не особо ассоциируются с красотою и дружбой, разве что с приятностью. Но для древних греков красота прежде всего привлекательна, блистательна, «вызывает аппетит», поэтому описания красоты такие чувственные.

– И я тоже.

– Итак, говорю гадательно, что прекрасному и доброму дружественно и не доброе и не злое.

А почему говорю гадательно, – слушай. Мне представляются тут как бы три рода: доброе, злое и ни-доброе-ни-злое. А тебе что?

– И мне, – сказал он.

Ни-доброе-ни-злое – абстрактное понятие, что-то вроде нуля в математике или нейтральной среды в физике (ни нуля, ни нейтральной среды античная наука во времена Сократа еще не знала, описывая это как отсутствие вещей, а не как самостоятельное понятие). Сократ, по сути, говорит о том, что при смешении натуралистических и отвлеченных понятий мы можем строить умозаключения только благодаря введению новых отвлеченных понятий.

– И ни доброе доброму, ни злое злому, ни доброе злому не дружественно, как не допустило этого и прежнее наше рассуждение. Значит, остается, – если что чему дружественно, – быть дружественным ни-доброму-ни-злому, – дружественным либо доброму, либо такому, каково само. Ведь злому-то, вероятно, ничто не может быть дружественно.

– Правда.

– А недавно сказано, что и подобное тоже нет. Не так ли?

– Так.

– Стало быть, ни-добру-ни-злу не будет дружественно что-либо такое, каково оно само.

– Очевидно, нет.

– Следовательно, ни-добро-ни-зло остается почитать дружественным только одному добру.

– Как видно, необходимо.

– Так хорошо ли поведет нас, дети, то, что мы сказали? – спросил я. – Если бы, например, мы захотели размыслить о здоровом теле, которое не нуждается ни во врачевании, ни в пособии, – так как оно довольно собою; – то никто здоровый, конечно, не был бы другом врача ради здоровья. Не правда ли?

– Никто.

– Напротив, думаю, больной – ради болезни.

– Как же иначе?

– И болезнь, однако ж, зло, а врачебное искусство – польза и добро.

– Да.

– Но тело-то, как тело, вероятно, не есть ни-добро-ни-зло.

– Так.

– Поэтому тело-то, ради болезни, принуждено бывает входить в связь и дружиться с врачебным искусством.

– Мне кажется.

– Стало быть, ни-добро-ни-зло бывает дружественно добру ради присущего зла.

– Выходит.

– Явно, однако ж, что прежде, чем оно становится существенно злом, от присущего ему зла; ибо, сделавшись злом-то, оно уже не желало бы добра и не дружилось бы с ним, так как зло, сказали мы, не может быть дружественным добру.

– Конечно, не может.

Сократ показывает, что смешение качеств (вроде здоровья или болезни) с сущностями приводит к тому, что мы понимаем и сущности как некоторые качества.

– Рассмотрите же, что я говорю: я говорю, что иное и само таково, каково ему присущее, иное – нет. Так, если бы кто хотел навести что-нибудь известною краской, вещи наводимой, вероятно, было бы присуще наводимое.

Иное – в философии после Сократа означает не только «одно из двух или нескольких», но противоположное «одному». Тогда рассуждение начинается с того, что мы определяем то, что не есть одно, как «иное», например, другого человека или человечество как иное по отношению к человеку, и затем уже смотрим, в каких отношениях мы можем говорить о тождестве человека и человечества (по родовым признакам) или человека и другого человека (по родовой принадлежности). Тем самым Сократ отучил мыслящих людей смешивать эмоциональное переживание качеств вещи с осознанием ее качеств как отличительных.