Сократ - Я ничего не знаю. С комментариями и иллюстрациями

Ямбы – в античности не просто двусложный размер с ударением на втором слоге, но и определенный тематический комплекс: сатирические, бойкие, часто озорные стихи, что-то вроде частушек или лимериков. Сократ перечисляет поэтические жанры от самых торжественных (дифирамб) до самых обыденных, ставя в середине «плясовые стихотворения», то есть стихи с перебивами ритма, заставляющие ноги пуститься в пляс.

В противном же случае каждый из них слаб. Явно, что они говорят это, водясь не искусством, а божией силою; иначе, умея по искусству хорошо говорить об одном, умели бы и обо всем прочем. Для того-то Бог и делает их служителями, вещунами и божественными провещателями не прежде, как по отнятии у них ума, чтобы, то есть, слушая их, мы знали, что не они говорят столь важные вещи, поколику в них нет ума, а говорит сам Бог, только чрез них издает нам членораздельные звуки. Сильнейшим доказательством этого служит халкидец Тинних, который никогда не написал ни одного достойного памяти стихотворения, кроме пэана; но этот пэан, всеми воспеваемый и лучший почти из всех мелосов, по словам самого Тинниха, есть просто изобретение Муз. Так этим-то, мне кажется, Бог особенно выводит нас из недоумения, что прекрасные стихотворения суть не человеческие и принадлежат не людям, а божии и богам. Что же касается до поэтов, то они не иное что, как толкователи богов, одержимые – каждый тем, чем одержится. С этою целью Бог иногда нарочно воспевал прекраснейший мелос устами самого плохого поэта.

Пэан – хоровая песнь в честь Аполлона как целителя, считалось, что ее правильное исполнение может вылечивать болезни. Вероятно, его следует сопоставить с некоторыми формами рок-поэзии и поп-поэзии, внушающими «здоровое» коллективное переживание и потрясение организма. Упомянутый пэан Тинниха до наших дней не сохранился.

Толкователи («герменевты») – первоначально вестники богов, жрецы-пророки, но впоследствии также интерпретаторы пророчеств, «переводившие» их для посетителей храма. Не нужно смешивать их с «экзегетами», толковавшими смысл обрядов и текстов в храме, храмового убранства и посвященных в храм картин, своего рода священными экскурсоводами. Оба слова, «экзегетика» и «герменевтика», используются в христианстве в значении «толкование трудных мест Библии».

– Видишь, Гиппий, я говорю правду, что бываю весел, спрашивая мудрецов, и, должно быть, в этом одном поставляю благо, а прочее почитаю очень маловажным. Я не добьюсь, как бывают вещи, и не знаю, что где есть: достаточным же доказательством этого служит мне то, что, когда общаюсь с кем-нибудь из вас – счастливцев по мудрости, которых мудрость засвидетельствована всеми эллинами, – открывается, что я ничего не знаю, потому что ничто мое, просто сказать, не кажется мне, как тожественное с вашим.

Весел – буквально «жирен, доволен»; Сократ говорит, что с жадностью слушает других, и от этой жадности подводит к теме своего «незнания»: что его волнует совсем другое, чем эрудитов.

А какое может быть большее доказательство невежества, если не то, когда кто не согласен с мужами мудрыми? Одно только есть у меня дивное, спасающее благо, что я не стыжусь учиться, но разузнаю и спрашиваю, и бываю весьма благодарен отвечающему, – никого и никогда не лишаю моей благодарности. Ведь я никогда не запирался, научившись чему-нибудь, как будто бы известное знание хотел выдавать за мое собственное изобретение: напротив, восхваляю того, кто научил меня, как мудрец, и объявляю, что я узнал от него.

Да вот и теперь – я не соглашаюсь с тобою в том, что ты говоришь, и очень много отличаюсь от тебя (в своем мнении): однако ж хорошо знаю, что это происходит от меня, что, то есть, я таков есмь, каков есмь, чтобы не сказать о себе ничего более. Ведь мне, Гиппий, представляется совершенно противоположное тому, что ты говоришь: (мне представляется), что вредящие людям, обижающие, лгущие, обманывающие и согрешающие добровольно, а не по необходимости, лучше недобровольных. Иногда, впрочем, кажется мне и противное тому, и я блуждаю в этом отношении – очевидно от незнания дела. Но теперь, в настоящую минуту, случился со мною как будто припадок, и произвольно согрешающие кажутся мне лучше непроизвольных.

Припадок – буквально «на меня накатило» или «меня окружило». Сократ выясняет, как именно устроена человеческая воля: можно ли сказать, что сознательно порочный человек лучше невежественно порочного, потому что он владеет своей волей, или нет? Так как этот вопрос не может быть решен только наблюдениями над проявлениями чужой воли, раз воля часто изменчива и капризна, он может быть решен только в нашей нравственной совестливой глубине, которую Сократ и открыл. Чтобы подвести слушателя к этому открытию совести как источника воли, он иронизирует и разве что не каламбурит: я невольно говорю о невольности поступков.

Действительною причиною теперешней моей болезни, а именно, что теперь, в настоящую минуту, непроизвольно делающие все это представляются мне хуже делателей произвольных, я считаю прежние рассуждения. Итак, будь милостив и не откажись вылечить мою душу; ведь ты сделаешь мне гораздо большие добра, уврачевав невежество моей души, чем – болезнь тела. Но если хочешь сказать длинную речь, то наперед говорю тебе, что не исцелишь меня, потому что я не в состоянии за тобою следовать: а когда тебе угодно будет отвечать мне, как недавно, – очень уврачуешь и, думаю, не получишь и сам никакого вреда. Считаю справедливым обратиться и к тебе, сын Апиманта; потому что ты побудил меня беседовать с Гиппием. Поэтому, если теперь Гиппий не захочет отвечать мне, – проси его за меня.

Вылечить мою душу – выражение «врачевание души» возводилось к Асклепию и подразумевало изначально не столько нравственное исправление или лечение психических расстройств, сколько восстановление прежней здравой чувствительности: например, сон в храме Асклепия врачевал душу. Врачевание души – это, буквально, восстановление нормального дыхания и нормального, не болезненного, ритма жизни. Врачевание души должно предшествовать врачеванию тела, так как дурное состояние духа приводит к неправильной работе тела: смысл известного выражения Галена «В здоровом теле здоровый дух» не столько в том, что здоровье тела способствует душевному спокойствию, сколько в том, что нужно сначала исцелить ум, и потом уже заниматься телом. Сократ вводит тему невежества как болезни и избавления от невежества как исцеления: невежественный человек бесчувственный и потому не способный сам избавиться от болезни души, тогда как знающий человек знает собственную душу и как ей исцеляться.