Демосфен - Избранные речи

(22) Впрочем, если кто-нибудь из вас, граждане афинские, видя эти успехи на стороне Филиппа, думает, что ввиду этого с ним опасно начать войну, тот рассуждает как благоразумный человек: действительно, во всех делах человеческих судьба – это великая сила или, лучше сказать, это все; тем не менее, если бы мне предоставили выбор, я предпочел бы судьбу нашего государства, – было бы только у вас самих желание, хоть понемногу, делать то, что следует, – чем его судьбу, так как у вас я вижу гораздо больше оснований рассчитывать на благоволение со стороны богов, чем у него. (23) Но мне думается, мы сидим сложа руки и ничего не делаем. Между тем, если сам ничего не делаешь, нельзя ни от кого, будь это даже и друзья, требовать, чтобы они что-нибудь делали за тебя, а уж тем более от богов. Поэтому-то, раз он самолично отправляется в походы, сам несет труды, на месте следит за всем и не упускает ни удобного случая, ни благоприятной поры для действий, мы же все только собираемся, выносим лишь свои псефисмы да осведомляемся, то нет ничего удивительного в том, что он и получает перевес над нами 19. И этому я не удивляюсь. Наоборот, было бы удивительно, если бы мы, не делая ничего, что следует людям, находящимся в состоянии войны, одерживали верх над человеком, который все это выполняет. (24) Нет, я удивляюсь другому: если некогда вы, граждане афинские, ополчались против лакедемонян за права греков 20, и много раз, несмотря на возможность получить многие выгоды для себя лично, не захотели этого сделать, наоборот даже, ради того, чтобы другие могли добиться своих прав, вы тратили собственное достояние, делая взносы, и за других подвергали себя опасностям в походах, то как же теперь вы не решаетесь выступать и медлите делать взносы для сохранения своих же собственных владений? Наконец, если остальных вы много раз спасали всех вместе и по отдельности то одного, то другого 21, как же теперь, когда сами вы потеряли свое собственное, вы сидите сложа руки? (25) Вот этому-то я и удивляюсь, а также еще и тому, что никто из вас, граждане афинские, не может дать себе отчета, сколько времени вы воюете с Филиппом и что вы делали в течение всего этого срока 22. Вы, конечно, знаете, что пока вы сами медлили, надеялись, что кто-то другой будет за вас делать 23, обвиняли друг друга, судили 24, снова надеялись, – словом, делали приблизительно то самое, что и теперь, в этом и прошло все время. (26) И неужели после этого вы все еще до такой степени безрассудны, граждане афинские, что рассчитываете, держась все того же образа действий, от которого дела государства из хорошего состояния пришли в плохое, теперь из плохого привести их снова в хорошее? Да это бессмысленно и неестественно, потому что гораздо легче сохранять что-нибудь, когда имеешь, чем все приобрести заново. В настоящее же время война не оставила нам ничего из прежнего достояния, что нужно бы беречь, а все надо приобрести. Это уж дело нас самих. (27) Итак, по-моему, надо вносить деньги, самим с полной охотой выступать в поход, никого не подвергать обвинениям 25, пока не сделаетесь господами положения, а тогда, рассудив на основании самих дел, людям, достойным похвалы, воздавать почет, виновных же наказывать, а отговорки сделать для них невозможными 26, равно как и упущения с вашей стороны: нельзя ведь строго спрашивать с остальных, что́ ими сделано, если вами самими не будут сначала выполнены ваши обязанности. (28) В самом деле, как вы думаете, граждане афинские, что́ за причина, почему от этой войны 27бегут все, кого бы вы ни послали в качестве военачальников, а между тем они же затевают войны по собственному почину 28, – если уж сказать кое-что, как есть на самом деле, и о военачальниках? Это потому, что тут выгоды, ради которых ведется война, достаются вам, – Амфиполь, например, если будет взят, поступит сейчас же в ваше владение, – опасности же ложатся лично на начальников, а вознаграждения нет. Наоборот, там опасности меньшие, а все, что берется, идет в пользу начальников и воинов, например, Лампсак, Сигей, суда, которые они ограбляют. Словом, все идут на то, что им самим выгодно. (29) А вы, когда поглядите на то, как плохо идут дела, привлекаете к суду начальников, но едва только предоставите им слово и услышите об этих трудностях, оправдываете их. В итоге всего у вас и получается, что вы только спорите друг с другом и разбиваетесь на партии – кто стоит за это, кто за другое, а общественное дело идет плохо. Да, граждане афинские, если прежде вы делали взносы по симмориям 29, то теперь ведете общественные дела по симмориям. Оратор является предводителем и там и тут; полководец у него в подчинении и еще триста человек, готовых кричать ему в лад; вы же все остальные примыкаете кто к одним, кто к другим. (30) Так, значит, нужно положить конец такому порядку и, став хоть теперь вполне самостоятельными, всем предоставить возможность участвовать и в совещаниях, и в прениях, и в действиях. Если же одним предоставите начальствовать, словно в силу тиранической власти над вами, а на других возложите обязанность исполнять триерархии 30, делать взносы, отправляться в походы, на третьих же только выносить псефисмы против этих, а больше ни в каких трудах не участвовать, тогда у вас ничего, что нужно, не будет сделано своевременно, потому что каждый раз обиженная сторона будет неисправна; тогда вам останется только карать этих людей вместо врагов. (31) Итак, сущность моего предложения сводится к следующему: всем делать взносы – каждому сообразно с его состоянием; всем выступать в походы по очереди, пока все не выполните походной службы; всем выступающим ораторам давать слово и изо всего, что услышите, выбирать наилучшее, а не то, что предложит такой-то или такой-то 31. И если вы будете так вести дела, тогда не сейчас только будете хвалить одного лишь оратора, внесшего предложение, а и самих себя впоследствии, когда все государство в целом будет у вас в лучшем состоянии.

(1) Афиняне послали помощь олинфянам и решили даже, что благодаря ей положение несколько улучшилось: такие сведения и доходили до них. Народ был крайне доволен, и ораторы призывали покарать Филиппа. У Демосфена явилось опасение, как бы граждане, набравшись самоуверенности и воображая, что одержали уже полную победу и что посланной помощи достаточно, не пренебрегли дальнейшим. Ввиду этого он выступил со своей речью и стал клеймить их самонадеянность и направлять умы к благоразумной осторожности, говоря, что у них в настоящее время вопрос идет не о наказании Филиппа, а о спасении союзников. Он знает ведь, что афиняне, как, вероятно, и некоторые другие, бывают озабочены тем, чтобы не потерять своей собственности, а о наказании противников менее хлопочут. (2) В этой речи он уже яснее касается и совета относительно зрелищных денег и высказывается за отмену законов, грозящих наказанием тому, кто внесет письменное предложение обратить их в воинские: только тогда, по его словам, можно было бы без опасения давать наилучшие советы. Кроме того, он советует и вообще собраться с духом по примеру предков и отправляться в походы самим лично и жестоко обвиняет народ за малодушие и демагогов за то, что они неправильно руководят государством.