Марк Цицерон - Ораторское искусство с комментариями и иллюстрациями

Кимвры – древнегерманское племя , кельтиберы – общее название кельтских племен на Пиренейском полуострове. Мнение Цицерона, что варвары мужественно сражаются, но ноют при малейшем заболевании, основано не столько на этнографических наблюдениях, сколько на соображении, что атака варваров представляет собой поспешный самозабвенный порыв, после которого они возвращаются к своему ничтожному существованию.

Но если посмотреть на тех, кто движим убежденностью или рвением и поэтому на пути к своей цели не сламывается от боли, то мы неизбежно придем к выводу, что или боль не есть зло, или же если даже называть злом все неприятное и противное природе, то это такая малость, что добродетель легко ее заглушает до полной неприметности. Не забывай об этом, прошу тебя, ни днем ни ночью. Рассуждение это имеет более широкий смысл и относится не только к вопросу о боли. Ибо если все мы будем избегать позора и стремиться к чести, то мы сможем перенести не только уколы боли, но и молнии судьбы, – особенно если у нас при этом есть такое убежище, как то, о котором мы разговаривали вчера.

В самом деле, если мореходу, преследуемому пиратами, некий бог вдруг скажет: «Бросайся в море! Тебя уже готов принять или дельфин, как Ариона Мефимнейского, или Нептуновы кони, которые „над волнами несут колесницу“, и они умчат тебя куда угодно», – разве не отбросит он всякий страх? Вот точно так же и мы, теснимые суровыми и тягостными муками, знаем: если они становятся несносны, то от них есть куда бежать. Вот и все, что собирался я тебе сказать. Но, может быть, ты по-прежнему остаешься при своем мнении?

Цицерон допускает эвтаназию в совершенно исключительном случае, при невыносимой боли, но только при одном важнейшем условии: человек продолжает мужественно рисковать, а не сдается под ударами судьбы, и потому уходит из жизни с честью, как победитель: например, отправившись в последний бой, чтобы погибнуть, или прочитав всем поучение, которое тронет сердце каждого слушателя. Расхожий мотив во всех античных биографиях – предсмертная речь героя, часто явно выдуманная (особенно если герой произносит ее в гуще боя или тяжело раненный, явно этого не могло быть на самом деле), но необходимая как венец деятельности героя, как ее окончательная форма. Публичная речь главного героя как вершина его деятельности, как кульминационный момент обязательна и в конце нынешних голливудских фильмов.

– Никоим образом! Вот уже за два дня я избавился от страха перед двумя вещами, которых я больше всего боялся.

– Тогда завтра – опять в урочный час, как мы договорились; а в философской беседе я уж тебе никак не откажу.

– Отлично, и тогда обычные занятия будут до полудня, а теперешние – в это же время.

– Так и сделаем; а я постараюсь пойти навстречу лучшим твоим желаниям.

Лучшие желания – стремление заниматься философией.

Во многом, дорогой мой Брут, случалось мне дивиться дарованиям и доблести наших соотечественников, но более всего – в тех занятиях, которые усвоили они лишь недавно, перенесши из Греции в Рим. От самого основания Рима по царским указам и отчасти по законам в нем божественно были устроены гадания, церемонии, народные собрания, обращения к народу, советы старейшин, росписи всадников и пеших и все военное дело в целом; а когда государство освободилось от царского владычества, то успехи в этом пути к совершенству стали удивительны до невероятности.

Связь республиканской формы правления с расцветом наук и искусств для Цицерона очевидна: в республике всем гражданам нужно выступать публично и публично судить о принимаемых решениях, поэтому требуется повышать уровень культуры и образования. Эта мысль Цицерона вдохновляла и республиканцев нового времени, их гражданские начинания в поддержке искусств.

Но здесь не место говорить о нравах и уставах предков, о порядках и согласии в государстве – об этом мною довольно уже сказано в других местах, главным образом – в шести книгах «О государстве».

Отрывки из книг «О государстве» публикуются в этой хрестоматии выше.

Здесь же, рассматривая занятия науками, я по многим признакам вижу, что они у нас, хоть и воспринятые со стороны, были не только заимствованы, но и сохранены и развиты. На виду у наших предков был сам Пифагор, великий знатностью и мудростью, – он жил в Италии в те самые годы, когда знаменитый зачинатель славы твоего рода Луций Брут освободил от царей наше отечество. Учение Пифагора, растекаясь все шире и дальше, проникло, насколько могу я судить, и в наше государство; и это не только предположение, но доказывается многими признаками.

Пифагор действовал в греческих городах Южной Италии (эти города назывались Великой Грецией), но Цицерону важно, чтобы пифагорейство повлияло и на жителей Рима. Аргумент его прост – раз республиканский Рим быстро создавал и усваивал новые политические идеи, значит, он мог усвоить и учение пифагорейцев, положивших в основу политического влияния внимательнейшее созерцание математических закономерностей.

Кто поверит, что в те самые годы, когда в Италии цвела большими и могущественными городами так называемая Великая Греция, а в ней не было имени громче, чем сперва Пифагора, а потом пифагорейцев, – что в те годы слух наших земляков оставался замкнут для этих ученейших речей?

Я даже думаю, что именно из-за преклонения перед пифагорейцами к их числу позднейшими поколениями был причислен наш царь Нума. В самом деле, когда они познакомились с уставом и учением Пифагора, от предков своих сохранили память о мудрости и справедливости своего царя, а рассчитать поколения и годы за давностью времени не умели, то самого мудрого из своих царей они и сочли учеником Пифагора.

Нума Помпилий – второй после Ромула царь Рима. Нума Помпилий реформировал культы, календарь и межевание земли; в таком радикальном религиозном и политическом новаторстве можно было заподозрить влияние пифагорейства как реформаторского движения.

Впрочем, все это лишь догадки; но и подлинных следов пифагорейцев можно собрать множество, однако же мы ограничимся немногими, так как сейчас не об этом речь. Так, именно они, по преданию, пользовались песнями, заветы свои передавали тайно, а умы свои от напряженных размышлений успокаивали музыкой и пением (fidibus et cantu), – а ведь сам достойнейший Катон в «Началах» пишет, что у наших предков был обычай, возлежа на пирах, петь по очереди под звуки флейт (tibiam) хвалу знаменитым мужам и их доблестям, а из этого ясно, что пение и песни были тогда уже расписаны по звукам.