Аристотель - Риторика

Наиболее пригоден для письма стиль речи эпидиктической, так как она предназначается для прочтения; за ней следует [стиль речи] судебной. Излишне продолжать анализ стиля [и доказывать], что он должен быть приятен и величествен, потому что с какой стати [ему обладать этими свойствами] в большей степени, чем умеренностью, или благородством, или какой-нибудь иной этической добродетелью? А что перечисленные [свойства стиля] помогут ему сделаться приятным, это очевидно, если мы правильно определили достоинство стиля; потому что для чего другого, [если не для того, чтобы быть приятным], стиль должен быть ясен, не низок, но приличен? И если стиль болтлив или сжат, он не ясен; очевидно, что [в этом отношении] пригодна середина. Перечисленные качества сделают стиль приятным, если будут в нем удачно перемешаны выражени общеупотребительные и малоупотребительные, и ритм, и убедительные [доводы] в подобающей форме.

Итак, мы сказали о стиле — о всех стилях вообще и о всяком отдельном роде к частности. Остается сказать о построении [речи].

О построении речи На какие две части должна разделяться речь? — Подразделение Аристотеля и подразделение, установившееся до него.

Речь имеет две части, ибо необходимо назвать предмет, о котором идет речь, и доказать его; поэтому невозможно, назвав, не доказать, или доказать, не назвав предварительно, человек доказывающий доказывает нечто, и человек, предварительно излагающий что-нибудь, излагает это с целью доказательства. Первая из этих двух частей есть изложение, вторая — способ убеждения, как если бы кто-либо разделил речь на части, из которых первая — задача, вторая — решение. Теперь же речь смешно подразделяется на части, ибо рассказ свойствен только судебной речи; каким образом может быть в речи эпидиктической и в речи, произносимой в народном собрании, то, что принято называть рассказом, или то, что относится к противнику, или заключение доказательств? Предисловие, взвешивание и краткое повторение всего сказанного в речах, произносимых в народном собрании, бывает тогда, когда бывают прения, потому что в них часто дело идет об осуждении и оправдании, но не в тех случаях, когда бывает совещание. А заключение бывает даже не во всякой судебной речи, например, [его не бывает], когда речь коротка или когда дело легко запомнить, потому что обыкновенно приходится убавлять от того, что пространно. Следовательно, необходимые части речи — изложение и способ убеждения; они составляют ее неотъемлемую принадлежность, но по большей части бывают: предисловие, изложение, способ убеждения, заключение, потому что то, что говорится к противнику, относится к способам убеждения, а сопоставление [доводов за и против] есть лишь усиление своих доводов, так что и оно — некоторая часть способов убеждения: делающий это [то есть сопоставление] доказывает нечто, а предисловие и заключение [ничего не доказывают], [заключение] же лишь напоминает. Если принять подобное подразделение, то придется сделать то же, что делали ученики Феодора: отличать повествование от поповествования и предповествования и доказательство от подоказательства. Следует лишь, называя какой-нибудь особый вид, устанавливать для него особый термин, в противном случае термин является пустым и вздорным; так поступает, например, Ликимний в своей «Риторике», употребляя термины: вторжение, отклонение, разветвления.

Анализ первой части речи (предисловия). Сравнение предисловия с мелодией. — Предисловия к речам эпидиктическим и судебным, к произведениям дифирамбическим, эпическим, трагическим и комическим. — Другие виды предисловия, общие для всех родов произведений, — из чего слагается их содержание и какая цель при этом преследуется?

Итак, предисловие есть начало речи, то же, что в поэтическом произведении есть пролог, а в игре на флейте — прелюдия. Все эти части — начало; они как бы прокладывают путь для последующего. Прелюдия подобна предисловию в речах эпидиктических, потому что флейтисты все хорошее, что они имеют сыграть [во всей пьесе, играют в начале и объединяют в [такой] прелюдии; и в речах эпидиктических следует писать так же: сразу изложить и связать все, что хочешь [доказывать], как это и делают все. Примером этого может служить предисловие к Елене Исократа, потому что нет ничего общего между Еленой и еристическими рассуждениями. Вместе с тем, если предисловие отступает [от общего содержания речи], то получается та выгода, что не вся речь имеет одинаковый вид. Предисловия речей эпидиктических слагаются из похвалы или хулы, например, у Горгия в олимпийской речи «О мужи эллины, заслуживающие уважения со стороны многих», ибо он восхваляет тех, кто установил общественные собрания. Исократ же порицает их за то, что они, почитая дарами физические добродетели, не установили никакой награды для людей добродетельных. [Предисловие может состоять и] из совета, например, что следует почитать хороших людей, что поэтому-то и он сам восхваляет Аристида, или, что [следует] почитать тех людей, которые не пользуются известностью и не дурные люди, но которые, будучи хорошими людьми, пребывают в неизвестности, как Александр, сын Приама; ибо [таким путем] автор подает совет.

[Можно еще заимствовать содержание предисловия] из предисловий к речам судебным, то есть из непосредственного обращения к слушателям, если речь идет о чем-нибудь, с чем общественное мнение несогласно, или о чем-нибудь трудном, или о чем-нибудь общеизвестном, с тем, чтобы получить прощение, так, например, начинает Хирил:

Итак, вот из чего [слагаются] предисловия к речам эпидиктическим: из похвалы, из хулы, из убеждения, из разубеждения, из обращений к слушателям. Эта «прелюдия» должна быть или связана с содержанием речи, или быть ему чуждой. Относительно предисловий к речам судебным следует установить, что они имеют такое же значение, как и прологи к драматическим произведениям и предисловия к произведениям эпическим. А предисловия к произведениям дифирамбическим подобны предисловиям к речам эпидиктическим, [например]:

В эпических произведениях предисловие есть показатель [содержания] речи, чтобы [слушатели] заранее знали, о чем будет идти речь, и чтобы ум не был в недоумении, потому что неопределенное вводит в заблуждение. А кто как бы дал в руку слушателю начало речи, тот [этим самым] дает возможность следить за речью. Поэтому-то [говорится]:

И:

И: