Иордан - Гетика

Евнапий понимал, что в историческом предании и в исторических сочинениях подлинные факты не только объединяются, но даже смешиваются с вымыслом, с легендами; недаром писатель озабочен судьбой исторической истины (αλήθεια), чувствуя, что далеко не во всех сообщениях историков передаются только ценные данные «истинного», το αληθές, «ясного», το σαφές, «тщательно-точного», το ακριβές, «убедительного», η πιθανότης.

Не желая, чтобы его сочинение удалялось от достоверного и убедительного (ως άν μη τοΰ πιθανοΰ την γραφην απαρτήσαιμεν), Евнапий решает придерживаться следующей системы: он согласен записывать то, что рассказывалось до него (τα προειρημένα γεγράφθαι συγχωρήσαντες), т. е. и неправдоподобные сведения, но вместе с тем он намерен показывать в своем сочинении и другое (ετερων αποστεροΰμεθα παλιν), то, что «более соответствует истине» (ταληθέστερα); первое – легенды – он собирается оставлять как некое «историческое предположение» (κακεΐνα δια την ΐστορικην δόξαν συγχωρήσαντες μένειν), а второе – правдоподобные сообщения – хочет привлечь, как «истину» (ταΰτα δια την αλήθειαν εφελκυσάμενοι και παραζευξαντες – Eunap., fr. 41). К сожалению, для нас остается неизвестным, была ли включена легенда об олене в труд Евнапия (вероятно, была включена) и развил ли этот умный и критически настроенный писатель свои соображения о таком значительном историческом событии, как приход гуннов в Европу.

Иордан, наоборот, не только не испытывал особых сомнений относительно рассказа об олене, но даже нашел объяснение, почему он появился и почему привел гуннов в Скифию: «сделали это, из-за ненависти к скифам, те самые духи, от которых гунны ведут свое происхождение» (Get, § 125).

Примечательно, что ни у одного из цитированных раннесредневековых писателей нет речи о замерзшей поверхности пролива, о переходе гуннов по льду. Античные же авторы неоднократно говорили о зимних переездах на телегах по льду Киммерийского Боспора из Пантикапея в Фанагорию (см. у Геродота, Hist., IV, 28 или у Страбона, Geogr., VII, 307; XI, 494; ср.: А. А. Васильев, Готы в Крыму, гл. I, стр. 33—36). Легенда об олене была, несомненно, широко известна. Этот сюжет о животном, послужившем чудесным проводником, был также широко распространен. В изобилующем жизненными, бытовыми чертами источнике, в «Житии св. Северина», составленном в начале VI в. и посвященном событиям второй половины V в., рассказывается о том, как путешественников, шедших по альпийским дорогам Норика, застала сильная метель и они потеряли верное направление; вдруг перед ними появился громадный медведь – «ingentis formae ursus» – и пошел впереди, указывая им путь. Это казалось удивительным потому, что зимой медведи обыкновенно забиваются в берлоги для спячки. Так «desperantibus iter bestia saeva monstraverit» (Eugipp. v. Sev., p. 22).

Историческую ценность в легенде об олене представляет указание места, где совершился переход гуннов (вернее, некоторой части их) в Скифию; в большинстве версий говорится о переходе именно через Киммерийский Боспор. Прямо упоминает это название Зосим. Прокопий называет «устье» (εκροή) Мэотиды. Агафий также пишет об «устье» Мэотийского озера (εκροή της λίμνης), впадающем в Евксинский Понт.

Иордан заимствовал названия перечисленных им (Get., § 126) племен у Приска (Prisci fr. 1). Это несомненно, потому что у обоих авторов совпадают не только названия, но их число и порядок. У Иордана (сохраняем винительный падеж): Alpidzuros (разночтение: Alpildzuros), Alcildzuros (разночтения: Acil-, Alchi-, Alcidzuros), Itimaros, Tuncarsos, Boiscos. У Приска (сохраняет дательный падеж): ’Αμιλζούροις, ’Ιτιμάροις, Τονώσουρσι, Βοΐσκοις. Первые два названия у Иордана являются, по всей вероятности, удвоением одного имени. Сообщая об этих племенах, Приск пишет о почти современных ему событиях, так как намерение гуннского вождя Руа (или Ругилы) покарать упомянутые племена за их союз с империей относилось к 30 м годам V в. (после консульства Дионисия в 429 г.) У Иордана же эти имена появляются в связи с древней легендой, в которой события – переход гуннов через Киммерийский Боспор и встреча их с указанными выше племенами – относятся примерно к середине IV в. По Иордану, названные племена жили западнее Мэотиды, по Приску – уже на Истре. Быть может, всю этническую группу, называемую Иорданом, можно охватить одним общим названием «кутригуры» (или «кутургуры»), о которых Прокопий сообщает, что они жили «по сю сторону» (ενθένδε) Мэотиды (Bell. Goth., IV, 18, 14); с его точки зрения это значит – по западную сторону. Надвинувшуюся же с востока группу племен, следовало бы, также по Прокопию, считать утигурами (или утургурами), жившими «по ту сторону» (επέκεινα) Мэотиды, т. е. с его точки зрения – по восточную сторону (Ibid., IV, 18, 18). Уже древние авторы отмечали восточных и западных гуннов: у Дионисия Периегета (Dion. Perieg., Descriptio orbis, v. 730), писавшего во II в. н. э., упомянуты «унны» (Ουννοι) между Аральским и Каспийским морями, а у Птолемея (Ptol., III, 5, 10) «хуны» (Χοΰνοι) помещены между роксоланами и бастарнами на Борисфене. В перипле Маркиана (II, 39), в начале V в., определяются особые, европейские гунны (οι εν τη Ευρώπη).

Вероятно, задолго до того, не менее чем за 150 лет, передовые, т. е. западные, части гуннских племен вышли к Азовскому морю, за Дон и в Крым, а позднее, в середине IV в., основная масса двинувшихся на запад гуннов встретилась с ними, перейдя Дон и Керченский пролив. Не осталась ли на Таврическом полуострове, именно близ Херсона, часть «западно-гуннских племен в виде альциагиров, названных Иорданом в § 37? Не произошли ли имена двух сыновей Аттилы – Emnetzur и Ultzindur, упоминаемые Иорданом в § 266, от названий племен, которыми они предводительствовали, приведя их в Прибрежную Дакию после распада гуннской державы в 453 г.?

Несмотря на точное указание места перехода гуннов через Мэотиду (Зосим в V в. и Агафий в VI в. определенно называют Боспор Киммерийский), едва ли можно сомневаться в том, что в дальнейшем они продвигались по всем степям за Мэотидой, а не только по Таврике, на почву которой они вступили после переправы через пролив. Поэтому и записанные Иорданом племена являлись обитателями не только таврических, но и всех приазовских степей к западу от Мэотиды и Танаиса. Это была та «Скифская земля» («Scythica terra»), на которой задолго до того появились готы с королем Филимером и которая ко времени прихода гуннов определялась Иорданом – конечно, в весьма широком смысле – как «готские пределы» («Gothorum fines»).

Аланы (Alani, Halani). Иордан называет аланов впервые (не считая указания на аланское происхождение матери императора Максимина в § 83) в связи с движением гуннов из прикаспийских степей на запад в середине IV в. Первым, но быстро преодоленным препятствием на пути гуннов были многочисленные племена, населявшие степи Предкавказья и Приазовья (восточнее Дона) и известные западным авторам еще в начале нашей эры под общим наименованием «аланы». Правда, первые встречи римлян с аланами происходили в Закавказье, где их видели участники походов Помпея против Митридата (Lucan. Phars., VIII, 133); но к тому же времени относится свидетельство Иосифа Флавия, который в «Иудейской войне» сообщает, что аланы, принадлежащие к скифским племенам, живут около Танаиса и Мэотийского озера (το δε των ’Αλανων έθνος ότι μέν ει’σι Σκυθαι περι τον Ταναϊν και την Μαιώτιν λίμνην κατοικοΰντες, – Joseph., De bell. Jud., VII, 7, 4). Таким образом, в самом начале нашей эры аланы уже сидели к северу от Кавказа, вокруг Мэотиды и на левобережье Дона. Оттуда они совершали походы на юг по хорошо известным путям, искони соединявшим Закавказье с Предкавказьем. В большинстве случаев аланы, вероятно, пользовались перевалом на горной дороге, пролегающей по водоразделу между Тереком и Арагвой, на месте нынешней Военно-Грузинской дороги. Этот перевал иногда называли «Аланскими воротами». Но аланы могли проходить и по берегу Каспийского моря через Дербент. О «Каспийских воротах» (о том, что цари Иверии и Албании открыли их «скифам»: τας θύρας τας Κάσπιας ανοίξαντες) записал Иосиф Флавий в сочинении «Иудейские древности (Joseph. Antiquit. Jud., XVIII, 4, 97), рассказывая о походах скифов в Армению и Медию. Ценно указание автора II в. н. э. Лукиана: в диалоге „Токсарид“ (№ 51) он отметил, что между аланами и скифами есть полное сходство в языке и в одежде („это и у аланов, и у скифов одинаково“), но разница в отношении длины волос. Однако, несмотря на столь малое различие, автор об аланах всегда говорит особо. Не обошел молчанием аланов и Птолемей в своем этническом перечне. На берегах Мэотиды он отмечает язигов и роксоланов, а за ними, в глубине страны, – амаксовиев и „аланов-скифов“ (Ptol., III, 5, 7). Вторично Птолемей упоминает аланов среди племен, размещаемых им „у поворота реки Танаиса“ (παρα την επιστροφην τοΰ Ταναϊδος ποταμοΰ), тут же называя и танаитов, а это имя в IV в. определенно относилось к аланам (Amm. Marc., XXXI, 3, 1).