Марк Марциал - Эпиграммы

Коль ты об играх в праздник резвой знал Флоры,
О шутках легких и о вольности черни,
Зачем в театр явился ты, Катон строгий?
Иль только для того вошел, чтоб вон выйти?
1
Вот он, тот, кого вновь и вновь читаешь, -
Марциал, по всему известный свету
Эпиграммами в книжках остроумных:
Славой той, какой, ревностный читатель,
Наделил ты живого и в сознанье,
Даже мертвый поэт владеет редко.
2
Ты, что желаешь иметь повсюду с собой мои книжки
И в продолжительный путь ищешь как спутников их,
Эти купи, что зажал в коротких листочках пергамент:
В ящик большие клади, я ж и в руке умещусь.
Чтобы, однако, ты знал, где меня продают, и напрасно
В Городе ты не бродил, следуй за мной по пятам:
В лавку Секунда ступай, что луканским ученым отпущен,
Мира порог миновав, рынок Паллады пройдя.
3
Предпочитаешь ты жить в аргилетских, книжечка, лавках,
Хоть и открыты всегда наши лари для тебя.
Нет, ты не знаешь, увы, как владыка-Рим привередлив.
Верь мне, умна чересчур сделалась Марса толпа.
Больших насмешников нет нигде: у взрослых и старых,
И у мальчишек-то всех — как носорожьи носы.
Браво лишь громкое ты услышишь, даря поцелуи,
Как на военном плаще, к звездам подбросят тебя.
Но, чтоб тебе не терпеть постоянных господских поправок,
Чтобы суровый тростник шуток твоих не марал,
Хочешь, проказница, ты порхать, уносимая ветром!
Ну, убегай! А могла б дома спокойно лежать.
4
Коль попадутся тебе мои книжки как-нибудь, Цезарь,
Грозных для мира бровей ты из-за них не нахмурь.
Ваши триумфы давно привыкли к дерзким насмешкам;
Да и предметом острот быть не зазорно вождю.
Как на Тимелу порой и на гаера смотришь Латина,
С тем же челом, я прошу, наши страницы читай.
Может дозволить вполне безобидную шутку цензура:
Пусть шаловливы стихи, - жизнь безупречна моя.
5
Я навмахию — тебе, а нам ты даешь эпиграммы:
Видно, поплавать ты, Марк, хочешь со свитком своим?
6
Некогда мальчик летел, уносимый орлом по эфиру,
И невредимый висел он в осторожных когтях.
Ныне ж и Цезаря львы к своей благосклонны добыче:
В пасти огромной у них зайцу не страшно играть.
Что же чудесней, скажи? У обоих верховный блюститель:
Этого Цезарь сберег целым, Юпитер — того.
7
Стеллы нашего милая голубка, —
Всей Вероне в глаза скажу я это, —
Воробья у Катулла, Максим, лучше.
Стелла наш твоего Катулла выше,
Так же как воробья голубка больше.
8
То, что Катон завешал безупречный, великий Трасея,
Ты соблюдаешь, но сам жизнью не жертвуешь ты
И не бежишь на мечи обнаженные с голою грудью.
Так поступая, ты прав, я убежден, Дециан.
Тот не по мне, кто легко добывает кровью известность;
Тот, кто без смерти достиг славы, — вот этот по мне.
9
Милым желаешь ты быть и великим слыть человеком,
Котта? Но милые все — самый пустейший народ.
10
Гемелл наш Марониллу хочет взять в жены:
Влюблен, настойчив, умоляет он, дарит.
Неужто так красива? Нет: совсем рожа!
Что ж в ней нашел он, что влечет его? Кашель.
11,
Каждому всаднику дан десяток тессер. Почему же
Двадцать их, Секстилиан, ты пропиваешь один?
И недостало б воды у прислужников, право, горячей,
Ежели, Секстилиан, ты бы вино разбавлял.
12
В Тибур прохладный идя, где встают Геркулеса твердыни,
Там, где Альбулы ключ серою дымной кипит,
Рощу священную Муз на любезном им сельском участке,
Там у четвертого ты видишь от Рима столба.
Летом здесь тень доставлял незатейливо сделанный портик,
Ах, несказанного зла портик едва не свершил!
Рухнул он, вдруг развалясь, когда под громадою этой
Ехал, отправясь гулять, Регул на паре коней.
Наших, сомнения нет, побоялась жалоб Фортуна:
Негодования взрыв был не под силу бы ей.
Ныне ж на пользу ущерб; опасность сама драгоценна:
Целой бы не доказать крыше богов бытия.
13
Передавая кинжал, непорочная Аррия Пету,
Вынув клинок из своей насмерть пронзенной груди,
«Я не страдаю, поверь, — сказала, — от собственной раны,
Нет, я страдаю от той, что нанесешь себе ты».
14
Хитрости видели мы и забавные львиные игры,
Цезарь (и это тебе также арена дает):
Схваченный несколько раз зубами нежными заяц
Вновь ускользал и, резвясь, прыгал в открытую пасть.
Как же, добычу схватив, пощадит ее лев кровожадный?
Но ведь он твой, говорят, а потому и щадит.
15
Мне никого из друзей нельзя предпочесть тебе, Юлий,
Если седые права верности долгой ценить.
Шестидесятого ты уже консула скоро увидишь,
А в свою волю пожить мог ты лишь несколько дней.
Плохо откладывать то, что окажется впредь недоступным,
Собственным надо считать только лишь то, что прошло.
Нас поджидают труды и забот непрерывные цепи;
Радости долго не ждут, но, убегая, летят.
Крепче их прижимай руками обеими к сердцу:
Ведь из объятий порой выскользнуть могут они.
Нет, никогда, мне поверь, не скажет мудрец: «Поживу я», —
Жизнью завтрашней жить — поздно. Сегодня живи!
16
Есть и хорошее, есть и так себе, больше плохого
Здесь ты прочтешь: ведь иных книг не бывает, Авит.
17
По судам заставляет Тит таскаться,
Говоря мне частенько: «Выгод много».
Много выгод, мой Тит, у земледельца.
18
Тукка, ну есть ли расчет мешать со старым фалерном
Сусло, которым налит был ватиканский кувшин?
Что за пользу тебе принесли поганые вина,
Чем могли повредить лучшие вина тебе?
Нас-то, пожалуй, хоть режь, но фалерн удушать — преступленье,
Яду жестокого влив в чистый кампанского ток.
Может быть, гости твои в самом деле смерти достойны,
Но не достойно сосуд столь драгоценный морить.