Феокрит - Стихотворения

Вот что, прохожий, тебе говорит сиракузянин Ортон:
"Если ты пьян, никогда в бурю и в темь не ходи.
Выпала эта мне доля. И я не на родине милой
Здесь я покоюсь теперь, землю чужую обняв".

Здесь Эвстенея могила, искусно читавшего лица;
Тотчас он мог по глазам помыслы все разгадать.
С честью его погребли, чужестранца, друзья на чужбине.
Тем, как он песни слагал, был он им дорог и мил.
Было заботою их, чтобы этот учитель умерший,
Будучи силами слаб, все, в чем нуждался, имел.

Лежит здесь Гиппонакт, слагавший нам песни.
К холму его не подходи, коль ты дурен.
Но если ты правдив да из семьи честной,
Тогда смелей садись и, коль устал, спи тут.

Адониса Киприда
Когда узрела мертвым,
Со смятыми кудрями
И с ликом пожелтелым,
Эротам повелела,
Чтоб кабана поймали.
Крылатые помчались
По всем лесам и дебрям,
И был кабан ужасный
И пойман и привязан.
Один эрот веревкой
Тащил свою добычу,
Другой шагал по следу
И гнал ударом лука.
И шел кабан уныло:
Боялся он Киприды.
Сказала Афродита:
"Из всех зверей ты злейший,
Не ты ль, в бедро поранив,
Не ты ль убил мне мужа?"
И ей кабан ответил:
"Клянусь тебе, Киприда,
Тобой самой и мужем,
Оковами моими,
Моими сторожами,
Что юношу-красавца
Я погубить не думал.
Я в нем увидел чудо,
И, не стерпевши пыла,
Впился я поцелуем
В бедро его нагое.
Меня безвредным сделай:
Возьми клыки, Киприда,
И покарай их, срезав.
Зачем клыки носить мне,
Когда пылаю страстью?"
И сжалилась Киприда:
Эротам приказала,
Чтоб развязали путы.
С тех пор за ней ходил он,
И в лес не возвратился,
И, став рабом Киприды,
Как пес, служил эротам.

О, пастырь резвых коз! Когда ты этой весью
Пройдешь к дубовому густому перелесью,
Ты там, на цоколе треножном, меж дубов,
Увидишь статую хранителя садов,
Внимательного к зву всевластной Афродиты:
И деревянный торс, обделанный едва,
И хмелем вьющимся венчанная глава
Кой-где еще корой смоковницы покрыты,
Под изваянием вокруг обведена
Рукою жреческой священная ограда.

А мимо, с высей скал, проносится ручей –
Под сенью лавровых и миртовых ветвей,
Под кипарисами и листвой винограда.
Кочующих дроздов весенние семьи
Вкруг изваяния давно уже запели,
И златокрылые ночные соловьи
Выводят в честь его серебряные трели.

Остановися там и к богу воззови,
И возвести, что я, с покорностью ребенка,
Молю, чтоб он меня избавил от любви,
И в жертву приношу отборного козленка.
А если от меня отклонит он беду –
На жертвенник его три жертвы я кладу:
И лучшего козла, и лучшую телицу,
И агнца лучшего, сосущего ягницу,
В овчарне скрытого до жертвенного дня.
О, если б только бог помиловал меня!

Перед пещерою моей Амариллины
Я буду петь, пока с утеса на утес
Товарищ за меня на горные вершины
Погонит резвых коз.

Мой добрый друг, Титир! Постереги мне стадо
Пока его жара к ручью не согнала;
Но помни, что тебе остерегаться надо
Вот этого ливийского козла;
Он силен и сердит, и может ранить рогом

Амариллина, отчего
Тебе не сесть перед порогом
И не позвать к себе того,
Кто только тем перед тобой повинен,
Что упоен всей чарой красоты?

О нимфа милая! Ужель находишь ты,
Что нос короток мой и подбородок длинен?..
Погубишь ты меня, сведешь меня с ума!..
Вот десять яблоков, любви моей задаток,
Все с дерева, что ты назначила сама:
Я завтра принесу тебе другой десяток,
Но сжалься над моей любовью и тоской.
Зачем я не могу быть легкою пчелой!
Влетел бы я к тебе и в одр забился чистый,
Под папоротник тот и плющ широколистый,
Где члены нежные покоишь ты во сне.

Теперь, Эрот, известен ты и мне:
Ты – бог безжалостный – и полный ярой злости –
И львицею воскормленный в лесах…
Ты жжешь мне кровь и пепелишь мне кости…
Красавица с улыбкою в очах,
Но с сердцем, вылитым из меди неподдатной,
Ты, чернобровая, лобзаньем очаруй
Меня в объятиях; волшебен поцелуй
У нимфы на груди, как волны перекатной.
Но нет, мне разорвать приходится венок,
Моей рукой тебе сплетенный
Из темного плюща с петрушкой благовонной…

Что делать мне?.. Что предпринять я мог?..
Ты для меня глуха… Мне даже нет надежды…
Осталося одно: совлечь с себя одежды
И в волны кинуться с скалистых берегов,
Где Ольпис-рыболов манит к себе притравой
Прожорливых тунцов.

А если гибели избегну я – забавой
Мое отчаянье послужит для тебя.
Я ненависть твою изведал, полюбя:
Любовь, ты – вещая наука!
Над меновым листком недавно я гадал,
Но тщетно я его рукою прижимал:
Под нею лопнул он без звука.

Гадальщица на верном решете,
Агрея старая, ты истину сказала,
Когда, бродя в полях, в полночной темноте,
На трепетный вопрос мне грустно отвечала:
“Ты полюбил бесстрастную, пастух!”
А между тем для ней, моей Амариллины,
Я берегу козу, ее волнистый пух
Сверкает серебром, как лилия долины,
И двое маленьких козлят
Ее сосцы упругие доят.

Эритакида, дочь Мермнона,
Темнокудрявая, как волны Ахерона
Просила подарить козу еще вчера:
Я завтра же пошлю подарок ей с утра –
Затем, что ты смеешься надо мною.

О боги! Дрогнул правый глаз –
То знак свидания! Сажуся под сосною
И начинаю петь. Красавица, хоть раз
На бедного певца ты взглянешь не сердито:
Нет, сердце у тебя едва ль из меди слито!

(Поет)
“Царевной юною пленен,
Проворный Гиппомен на поприще вступает,
И – яблоки в руках – к арене мчится он,
И первый цели достигает.

При виде золотых плодов в его руках,
Страсть к победителю зажглась в твоих очах,
О Аталанта! Мать Альфезибеи мудрой.
Супругой Виаса ты сделалась тогда,
Когда на Пилос с Отриса стада
Согнал Меламп, гадатель чернокудрый…

И не тогда ль пленил Киприду Адонис,
Когда на высях гор стада его паслись?
Но не могла любовника Киприда
Оспорить на груди бессмертной у Аида…

О, как завиден мне тот непробудный сон,
Что очи у тебя смежил, Эндимион:
Счастливец Язион! с богинею прелестной
Ты то узнал, что смертным неизвестно!”

Я стражду… голова моя горит в огне…
А ты и знать не хочешь обо мне.
Довольно петь. Но знай, о нимфа молодая,
Я лягу здесь – и пусть волков голодных стая
Меня в куски скорее разорвет –
И будет смерть мне сладостней, чем мед.