Аристенет - Любовные письма

У подножья платана протекает чудесный, удивительно холодный источник — в этом нетрудно убедиться, если ступить туда ногой, — и столь прозрачный, что, когда мы с Леймоной плаваем и сплетаемся в любовных объятьях, наши тела отчетливо различимы в воде. И все-таки глаза не раз обманывали меня, оттого что груди моей любимой похожи на яблоки: я протягивал руку к яблоку, плывущему между нами в воде, принимая его за круглую грудь моей Леймоны. Сам по себе, клянусь нимфами его вод, прекрасен источник, но еще большую прелесть придавал ему убор из благовонных листьев и тело Леймоны. Хотя она на диво хороша лицом, но, когда разденется, кажется, у нее совсем нет лица из-за красоты того, что скрыто одеждой. Прекрасен источник, ласково дыхание зефира, умеряющее летний зной; нежно убаюкивая своим дуновением и щедро принося с собой благоухание деревьев, оно спорило с благовониями моей сладчайшей. Эти запахи смешивались и услаждали чуть ли не в равной мере. Все же, мне думается, побеждали благовония потому только, что они принадлежали Леймоне. Веяние ветерка мелодически вторило хору поющих цикад, и это умеряло полуденный жар. Звонко заливались соловьи, порхая над водой. До нас доносились голоса и других певчих птиц, точно они на свой лад разговаривали с нами. Мне кажется, я и сейчас их вижу — одна отдыхает на скале, поочередно давая покой то одной, то другой лапке, вторая подставляет прохладе крылья, третья чистит перья, четвертая нашла что-то в воде, пятая наклонила голову и клюет с земли. Мы вполголоса обменивались своими наблюдениями, боясь спугнуть птиц и лишиться отрадного зрелища. Едва ли не самым сладостным, клянусь Харитами, было и другое: пока землекоп ловкими движениями кирки прокладывал воде путь к грядам и деревьям, прислужник издалека по каналу посылал нам полные чаши чудесного питья; они быстро неслись по течению, не вперемежку, а по одной на небольшом расстоянии друг от друга; к каждой чаше, плавно двигавшейся, как нагруженный товаром корабль, была прикреплена густо покрытая листьями ветка мидийского дерева [6] Мидийское дерево — лимонное дерево. , заменявшая нашим весело плывущим кубкам паруса. Поэтому, направляемые легким и спокойным дуновением, как быстро подгоняемые попутным ветром корабли, они сами собой спокойно причаливали со своим сладостным грузом к пирующим. Мы не медля подхватывали подплывающие чаши и пили вино, искусно смешанное в равной доле с водой [7] Греки пили вино, разбавленное водой; вода для этого использовалась холодная или, как в нашем случае, горячая. Равная доля того и другого — необычно крепкая смесь. . Ведь наш догадливый виночерпий намеренно прибавил к горячей воде вино, разогретое настолько сильнее, чем это принято, насколько напиток должен был остыть в холодном канале, чтобы окружающая его прохлада, поглотив лишний жар, сделала его умеренно теплым. Так мы делили время между Дионисом и Афродитой, которых с наслаждением соединяли за кубком. А Леймона, убрав голову венком, уподобила ее цветущему лугу. Прекрасен ее венок и необыкновенно идет красавицам, румянец которых вплетенные в венок розы, когда их лучшая пора, делают еще алее. Отправляйся туда, мой милый (место это — собственность красавца Филлиона), и вкушай, Антоком, такие же утехи вместе со своей желанной Мирталой.

Недавно красавец Гиппий из Алопеки, взглянув на меня горящими глазами, сказал: «Видишь, друг, вон ту, что опирается на служанку? Как она высока ростом, как хороша собой, как благообразна! Клянусь богами, она изысканна — стоит на нее взглянуть, это сразу видно. Подойдем ближе и попытаем счастья». «По пурпурной накидке,— сказал я,— можно заключить, что это порядочная женщина — не слишком ли решительно мы действуем. Надо сначала присмотреться. Я знаю: кто не торопится, не попадает в беду». Гиппий, насмешливо улыбнувшись, замахнулся было, чтобы ударить меня по голове, и укоризненно сказал: «Ты, клянусь Аполлоном, глуп и ничего не смыслишь в любовных делах. В такой час порядочные женщины не ходят по людным улицам, так разодевшись и любезно глядя на встречных. Не чувствуешь, как даже на расстоянии от нее пахнет духами? Не слышишь нежного звона ее браслетов, когда она бренчит ими? Ведь женщины делают это, нарочно поднимая правую руку и поддерживая кончиками пальцев одежду на груди, чтобы такими любовными знаками приманивать юношей. Смотри,— продолжал он,— я повернулся, и сейчас же повернулась она. Узнаю льва по когтям. Идем, Филохор, бояться нечего: все будет хорошо, дальнейшее покажет, как сказал человек, вброд переходивший реку. Наши предположения легко проверить, стоит только захотеть». Тут Гиппий подошел к ней и после взаимных приветствий спрашивает: «Ради твоей красоты, женщина, нельзя ли нам побеседовать о тебе со служанкой? Мы не скажем ничего, что останется тебе неизвестно, и не попросим о бесплатной любви, а с удовольствием дадим, сколько захочешь. Захочешь же ты, я знаю, не слишком много. Кивни в знак согласия, красавица». А она уступчивым взглядом мило и без всяких ломаний подтвердила свою готовность и стояла теперь, покраснев, и глаза ее сияли пленительным блеском, какой свойствен только чистому золоту. Тут Гиппий, повернувшись ко мне, сказал: «Ловко я догадался, кто она, и скоро ее уговорил, не потратив лишнего времени и слов. Ты еще в этих делах ничего не смыслишь. Но, следуя мне, учись и, так же как твой наставник в любви, наслаждайся: едва ли кто превосходит меня в этой науке».

Во время праздника, справлявшегося за городом, когда весь народ праздновал и богато угощался, Харидем созвал к себе на пир друзей. Среди них была какая-то женщина (не стоит называть ее имени), которую Харидем (тебе ведь известно, как склонен этот юноша к любовным похождениям) словил на рынке и уговорил прийти. И вот, когда все гости собрались, входит золотой мой хозяин в сопровождении какого-то старика, которого приглашает возлечь с остальными. Едва увидев его издали, женщина поспешно вскочила и быстрее мысли убежала в другую комнату, а потом велела позвать Харидема и говорит ему: «Ты по неведению сделал ужаснейший промах: этот старик — мой муж; он, разумеется, узнал одежду, которую я сняла и оставила при входе, и теперь, конечно, полон подозрений. Но если ты незаметно передашь мне плащ и вдобавок немного угощения со стола, я сумею провести мужа и заставлю его сменить гнев на милость». Как только Харидем исполнил ее просьбу, женщина бросилась домой и, невесть как ускользнув, пришла раньше своего супруга. Она заручилась помощью жившей по соседству приятельницы, и обе женщины сговорились, как им надуть старика. Вскоре он вернулся и в ярости прямо-таки ворвался в дом, крича и такими словами упрекая жену в распущенности: «Ты не обрадуешься, если осквернишь мое ложе». Из-за одежды, которую он заметил в доме у Харидема, старик заключил о неверности жены и в безумии уже бросился искать меч. Тут, как раз в самое время, входит соседка и говорит: «Вот тебе, милая, твой плащ, я тебе чрезвычайно благодарна: исполнилось мое желание, но, ради богов, в нем не было ничего дурного; угостись, чем нас там потчевали». Гневный старик, слыша эти ее слова, отрезвел, успокоился и так в раскаянии смягчился, что, напротив того, стал извиняться перед супругой. «Жена, прости,— говорил он,— признаю — я был вне себя, но из-за твоего целомудрия какой-то бог милостиво послал на наше общее счастье эту вот женщину, и она своим приходом спасла нас обоих».

Читать дальше