Платон - Горгий

Калликл.И те, и другие.

Сократ.Одинаково?

Калликл.Пожалуй, трусы больше.

Сократ.А когда враг отступает — они больше радуются?

Калликл.Пожалуй.

Сократ.Значит, огорчаются и радуются неразумные и разумные, трусливые и мужественные примерно одинаково, по твоим словам, и трусливые — даже больше, чем мужественные?

Калликл.Согласен.

Сократ.Но при этом разумные и мужественные хороши, а трусливые и неразумные — плохи?

Калликл.Да.

Сократ.Стало быть, и хорошие, и плохие радуются и огорчаются примерно одинаково?

Калликл.Согласен.

Сократ.Тогда не одинаково ли примерно хороши и плохи хорошие и плохие? Или даже плохие более хороши?

Калликл.Клянусь Зевсом, я тебя не понимаю.

Сократ.Не понимаешь, что хорошие, по твоим же словам, зовутся хорошими в силу присущего им блага, а плохие — плохими в силу присущего им зла и что удовольствия — это благо, а страдания — зло?

Калликл.Нет, это я понимаю.

Сократ.Значит, в тех, кто радуется, есть благо — удовольствие, — если они на самом деле радуются?

Калликл.Как же иначе!

Сократ.И значит, раз в них есть благо, они хороши, те, кто радуется?

Калликл.Да.

Сократ.Пойдем далее. В тех, кто огорчается, нет ли зла — страданий?

Калликл.Есть.

Сократ.Ты утверждаешь, что плохие плохи оттого, что им присуще зло. Или ты уже этого не утверждаешь?

Калликл.Нет, утверждаю.

Сократ.Значит, хорошие — это те, кто радуется, а плохие — кто огорчается?

Калликл.Совершенно верно.

Сократ.И кто больше — те более <���хороши>, кто меньше — менее, а кто одинаково — одинаково?

Калликл.Да.

Сократ.Ты, значит, утверждаешь, что разумные и неразумные, трусливые и мужественные радуются и огорчаются примерно одинаково или даже трусливые больше?

Калликл.Да, верно.

Сократ.Теперь сообрази вместе со мною, что следует из того, на чем мы согласились: ведь, как говорится, и дважды, и трижды прекрасно повторить прекрасное [50]. Мы утверждаем, что хороший — это разумный и мужественный. Так?

Калликл.Так.

Сократ.А что плохой — это неразумный и трусливый?

Калликл.Вот именно.

Сократ.А с другой стороны, хороший — это тот, кто радуется?

Калликл.Да.

Сократ.А плохой — кто огорчается?

Калликл.Непременно.

Сократ.И огорчаются, и радуются хороший и плохой одинаково, а может быть, плохой даже больше?

Калликл.Да.

Сократ.Стало быть, плохой с хорошим оказываются одинаково плохи и одинаково хороши или плохой даже лучше? Не такое ли получается следствие (вместе со всеми прежними, конечно), если утверждать, что удовольствия и благо — одно и то же? Неизбежно получается, Калликл, как по-твоему?

Калликл.Я уже давно слушаю тебя, Сократ, и все поддакиваю, а сам думаю вот про что: если кто уступает тебе в чем-нибудь хотя бы только шутя, ты все равно радуешься, как мальчишка. Будто ты не знаешь, что и я, и любой другой прекрасно отличаем лучшие удовольствия от худших!

Сократ.Ай-ай-ай, Калликл, какой же ты коварный! Водишь меня за нос, как мальчика: то говоришь одно, то совсем другое. Вот уж не думал сначала, что ты нарочно станешь меня обманывать, раз ты мне друг! Но я вижу, что ошибся, придется, верно, по старинной пословице, сделать веселое лицо и брать, что дают [51]. Сколько я понимаю, ты теперь утверждаешь, что бывают удовольствия хорошие, а бывают и плохие. Так?

Калликл.Да.

Сократ.Хорошие — это, наверное, полезные, а плохие — вредные?

Калликл.Именно.

Сократ.А полезные — это те, что приносят какое-нибудь благо, плохие — те, что приносят зло?

Калликл.Да.

Сократ.Ты имеешь в виду примерно те же удовольствия, какие мы недавно называли, говоря о телесных <���радостях> от еды и питья, — что одни из них приносят телу здоровье, или силу, или иное доброе свойство и что эти удовольствия хороши, а противоположные им плохи?

Калликл.Совершенно верно.

Сократ.Значит, и страдания точно так же — одни хороши, другие скверны?

Калликл.Как же иначе!

Сократ.И значит, полезные удовольствия и страдания нужно отыскивать, ловить?

Калликл.Конечно.

Сократ.А скверные не нужно?

Калликл.Ясно, что нет.

Сократ.Верно, потому что все должно делаться ради блага, как мы рассудили, если ты помнишь, — я и Пол. Не присоединишься ли и ты к нашему суждению, что у всех действий цель одна — благо и что все прочее должно делаться ради блага, но не благо — ради чего-то иного? Подаешь ли и ты свой голос вместе с нашими двумя?

Калликл.Подаю.

Сократ.Стало быть, благу следует подчинить все остальное, в том числе и удовольствия, но никак не благо — удовольствиям.

Калликл.Конечно.

Сократ.А всякому ли человеку по силам выбрать, какие из удовольствий хороши и какие плохи, или тут потребен в каждом случае сведущий человек?

Калликл.Без этого не обойтись.

Сократ.Давай еще припомним кое-что из того, что я говорил Полу и Горгию. А говорил я, если ты не забыл, что бывают занятия, которые обращены только на удовольствия, и ни на что иное, и лучшего от худшего не различают, и другие занятия, ведающие, что такое благо и что зло. Среди тех, что направлены на удовольствия, я поместил поварское дело — простую сноровку, а не искусство, а среди тех, что на благо — искусство врачевания.

Заклинаю тебя богом дружбы [52], Калликл, не думай, что ты непременно должен надо мною подшучивать, не отвечай что придется вопреки собственному убеждению и мои слова, пожалуйста, не принимай в шутку.

Ведь ты видишь, беседа у нас идет о том, над чем и недалекий человек серьезно бы призадумался: как надо жить? Избрать ли путь, на который ты призываешь меня, и делать, как ты говоришь, дело достойное мужчины, — держать речи перед народом, совершенствоваться в красноречии и участвовать в управлении государством по вашему образцу, — или же посвятить жизнь философии? И в чем разница между этими двумя путями?

И пожалуй, всего лучше начать так же, как раньше, — с различия между ними, а установив различие и придя к согласию, что это действительно два разных образа жизни, рассмотреть, в чем именно они отличаются один от другого и какой из двух следует предпочесть. Но пожалуй, ты еще не совсем меня понимаешь.