Гай Катулл - 33 стихотворения

Я дарю эту новенькую книжку,
Аккуратно начищенную пемзой,
Вам, Корнелий: ведь это вы считали,
Что безделки мои чего-то стоят
(Это было, еще когда вы только
Приступали к своей ученой книге,
В трех томах всю историю объявшей:
Труд, какого Италия не знала) —
Так примите в подарок эту книжку,
Что бы ни было на ее страницах,
И пускай покровительница-дева
Даст и ей не одно прожить столетье!

Воробьишка, с которым так приятно
Щебетать и играть моей подружке,
Целовать, прижимать к груди и гладить,
Позволяя клевать себя повсюду, —
Ибо радость моя изнемогает
Под напором неудержимой страсти
И, похоже, находит утоленье
В этих милых, хоть и недолгих играх, —
Ах, мой птенчик, когда б я сам был в силах,
Забавляясь с тобой, гасить заботы
И тревоги страдающего сердца!

Лейте слезы, Венеры и Амуры,
Лейте слезы, поклонники Венеры!
Воробьишка моей подружки умер,
А она пуще глаз его любила:
Он такой был прелестный и веселый,
Он всегда к ней выпархивал навстречу,
Сладко-сладко клевал ее повсюду,
Не слезая с нее ни на минуту,
Пел ей нежно «пи-пи», смешил и тешил —
А теперь он идет по той дороге,
По которой, увы, нельзя вернуться,
В край безмолвия, ужаса и мрака.
Будьте прокляты, духи подземелья,
Пожиратели юных и прекрасных!
Вы похитили у меня такую
Ненаглядную, милую пичужку!
О жестокость судьбы! О бедный птенчик!
Безутешно хозяюшка рыдает —
У нее даже глазки покраснели.

Будем жить и любить, пока мы живы,
А упреки и осужденье старцев —
Что нам, Лесбия, чьи-то там упреки!
Солнце сядет, а завтра снова встанет;
Мы не солнце: как только свет погаснет,
Мы окажемся в царстве вечной ночи.
Дай мне тысячу сладких поцелуев,
Сотню, тысячу, тысячу и сотню,
Снова тысячу и еще раз сотню,
А когда мы дойдем до многих тысяч,
Поцелуи посыплются без счета:
Даже нам точных чисел знать не нужно,
А завистникам вредным и подавно!

Катулл, кончай терзаться на пустом месте.
Что кончено, то кончено, — о чем думать?
Когда-то было светлым для тебя солнце —
Когда ты радостно бежал на зов девы,
Которую любил, как никого в мире;
Когда ты в восхищении играл с нею,
Желавшею того, чего и ты жаждал,
Тогда и было светлым для тебя солнце.
Теперь она не хочет — брось и ты мысли
О том, что не вернется. Не страдай даром,
Наоборот, будь тверд и все стерпи стойко.
Прощай, о дева. Все снесет Катулл стойко,
Не будет ни о чем тебя просить — тут-то
Сама начнешь казниться и придешь в ужас,
Увидев, что осталось от твоей жизни.
Кому ты будешь в радость? Кто теперь будет
Тобою любоваться, называть милой?
Кого ты будешь целовать, кусать в губы? —
Э, нет, Катулл, решил быть твердым — будь твердым!

Спутники мои Фурий и Аврелий,
Вижу, вы за мной по пятам пойдете
Хоть на край земли, где о брег индийский
Плещутся волны;

К сакам ли пойду, к томным ли арабам,
В сёла ли гиркан, к лучникам-парфянам,
В край ли, где течет Нил семирукавный,
Красящий море,

Или, перейдя кручи Альп, увижу
Славные следы Цезаря-героя,
Галлию и Рейн, и за страшным морем
Землю британнов —

Всюду вы за мной следовать готовы,
Ни жара, ни снег вас не остановят;
Хорошо, я дам вам ответ для милой,
Злой и короткий:

Блядунов своих пусть и дальше тешит,
Пусть ложится хоть с тремястами сразу,
Никого из них не любя, но всем им
Чресла ломая;

Только пусть не ждет, не мечтает больше
О моей любви, что убита ею,
Как цветок, что рос возле самой пашни,
Срезанный плугом.

Что за фокусы, Марруцин Азиний?
Ты зачем на пиру, среди веселья,
У беспечных гостей платки воруешь?
Ты находишь, что это остроумно?
Это, дурень, и низко, и безвкусно!
Что, не веришь мне? Ну поверь хоть брату,
Поллиону, — чего бы он не отдал,
Чтоб твои безобразия загладить!
Он моложе, но смыслит и в остротах,
И в приличьях, не то что ты, невежа!
В общем, либо готовься триста ямбов
Получить, либо живо отдавай мне
Мой платок. Не ценою он мне дорог,
Но как память о драгоценной дружбе.
То сетабский платок, что мне Вераний
И Фабулл из Иберии прислали.
Дар друзей должен быть мне так же дорог,
Как и сами Веранечка с Фабуллом.

Дорогой мой Фабулл, надеюсь, скоро
Ты наведаешься к Катуллу в гости;
Мы с тобой пообедаем на славу,
Если ты принесешь обед, посуду,
И вино, и горчицу, и веселье,
И красавицу приведешь с собою,
Вот тогда пообедаешь по-царски!
Понимаешь, голубчик, у Катулла
В кошельке — пауки да паутина.
Но взамен ты мою любовь получишь
И вдобавок изысканную штучку:
Те духи, что моей, Фабулл, подруге
Подарили Амуры и Венеры, —
Что за запах! Тут не шутя захочешь
Стать навеки одним огромным… носом!

Не люби я тебя сильнее жизни,
Милый Кальв, я б тебя возненавидел,
Как Ватиний, за этот твой подарок, —
Что я сделал тебе, что ты надумал
Уморить меня скверными стихами?
Чтоб он лопнул, твой подопечный умник,
Подаривший тебе такую мерзость!
(Полагаю, что это был великий
Эрудит и знаток искусства Сулла, —
Если так, то спешу тебя поздравить,
Что труды твои были не напрасны.)
Бог ты мой, что за гадкая книжонка!
Ты нарочно прислал ее Катуллу,
Чтобы он прочитал ее и помер —
В Сатурналии, в лучший праздник года!
Не надейся теперь на снисхожденье:
Завтра встану чуть свет, пройду по лавкам,
Наберу всех Суффенов и Аквинов,
Тошнотворного Цезия прибавлю
И отправлю тебе в отместку, изверг!
Ну а вы что замешкались? — идите,
Убирайтесь, откуда притащились,
Срам эпохи, бездарные поэты!

Ох и вставлю я вам и в рот и в анус,
Два развратника, Фурий и Аврелий!
Оттого, что мои стихи игривы,
Вам почудилось, будто я нескромен?
Что за вздор! Целомудренным и скромным
Должен быть сам поэт, но не стихи же!
Небольшая игривость придает им
Остроту, обаянье и способность
Разжигать нестерпимое желанье —
Не у пылких и без того подростков:
У мужей бородатых и солидных,
Что и членом-то лишний раз не двинут.
Что же вы — прочитав о сотнях тысяч
Поцелуев, сочли меня кастратом?
Ох и вставлю я вам и в рот и в анус!

Фурий, разве поверил бы твой предок,
Только что заложив фундамент дома,
Что его ненаглядные потомки
Не фундамент, а целый дом заложат
За каких-то пятнадцать тысяч двести? [1] Данный перевод не вошел в изданный сборник из 33 стихотворений и добавлен позже.