Цзи Юнь - Заметки из хижины Великое в малом

В этих произведениях уделялось не столь уж большое внимание этической теории, абстрактным рассуждениям о добре. Вместо этого выдвигались конкретные фигуры прошлого, выступавшие (в конкретных обстоятельствах, в связи со стоявшими перед ними дилеммами нравственного порядка) в качестве образцов для подражания. Поэтому биографии, жизнеописания имели дидактическую цель (образцы для подражания или, реже, иллюстрации того, чего надо избегать). Как справедливо указывает Дени Твитчет [106], китайская биография — лечжуань — прослеживает не жизнь человека, а исполнение им некоей роли, функции. Для конфуцианского писателя — историка или биографа — главное то, как объект биографии выполнял две функции: члена семьи и чиновника. Эти две сферы человеческой активности рассматривались как тесно между собой связанные. Увлечение функцией и карьерой человека не означало отказа от интереса к другим аспектам его жизни, но этими аспектами жизнеописания не занимались. Короткие заметки и анекдоты о личностях можно было найти в дневниках, записных книжках, случайных заметках ( бицзи ) и т. д. Те же аспекты жизни человека — выполнение им роли чиновника или члена семьи — интересовали и Цзи Юня, который как истинный конфуцианец считал, что природа человека может быть усовершенствована путем воспитания и образования, путем благотворного влияния хороших примеров на людей. Вот почему он так пристально следит за деталями человеческого поведения, показывая своих персонажей и в семье, и в обществе, и в государственном аппарате, приводя примеры хороших и дурных невесток, злых и добрых свекровей, верных и неверных жен, добросовестных и недобросовестных чиновников, подлинных ученых и шарлатанов.

Факт, событие, случай (вымышленный или реальный) интересуют Цзи Юня в той мере, в какой они иллюстрируют поучительную мысль, могут служить материалом для морализующего вывода, для назидания. Поэтому он и выбирает жанр короткого рассказа, не требующего показа переживаний героев, их внутреннего мира. Он генерализует характер своих героев по одной какой-либо страсти, одному качеству (скупость, лицемерие, почтительность к старшим, честность и т. п.). Его персонажи обладают заранее заданным характером, чаще всего фигурируют в отдельном эпизоде, не связанном с их предшествующей жизнью и уж во всяком случае ею не обусловленном.

В отличие от древних авторов рассказов о необычайном, не интересовавшихся поведением разных людей в одной и той же определенной ситуации, ни тем более выявлением их характеров, Цзи Юня занимает именно поведение разных людей в определенной ситуации (повторение одних и тех же ситуаций — это как бы варианты одной и той же темы). Вместе с тем Цзи Юня не интересует подробное раскрытие духовной жизни героя, он редко описывает, как то или иное событие преломилось в душе человека, отразилось на формировании его характера в отличие от своих современников — создателей китайского романа XVIII в. Герои Цзи Юня не раздумывают, а действуют; психологические причины их поступков (за исключением нравственных соображений) писателя не волнуют. Побочные персонажи рассказа вовлекаются в сферу действий главного героя, а не функционируют самостоятельно.

Интересно, что из рассказа в рассказ как бы накапливаются отдельные черты характера героев, складывающиеся в тип. Получается типический характер, но центр тяжести оказывается в ситуации, в которой этот характер проявляет себя. Этот типический характер часто бывает связан с профессией или образом мышления персонажей (так из рассказа в рассказ обрастает все новыми чертами образ начетчика: в одном рассказе он строг и предельно требователен к своим ученикам, но сам втайне от всех предается разврату; в другом — он участвует в обмане, цель которого — по дешевке купить дом; в новой ситуации он хвастлив и заносчив, или он выступает как трус и лицемер и т. д.).

В итоге создается некий идеальный характер, заданный конфуцианской нормой. Такого нормативного характера Цзи Юнь не воплощает в своих рассказах, но некоторые его герои приближаются к этому идеалу, большинство же дается как отклонение от него. «Должное» всюду невидимо присутствует, и мера индивидуальности персонажей — это мера отклонений и схождений с идеальным характером.

В понятие типического включается и обобщенная характеристика и индивидуальная (связанная именно с данным персонажем). Сходство многих персонажей Цзи Юня приводит к тому, что типическое превалирует, подавляя индивидуальное, акцент делается на моральной стороне человеческого поведения, т. е. на стороне понятийно воспринимаемой, а не на индивидуальной, неповторимой, образной. Отсюда — скупость индивидуальных черт (портрета, деталей), замена их словесными характеристиками, говорящими больше мысли, чем образному представлению. Уже сама проблематика «правильного» и «неправильного» поведения апеллирует к понятийному, а не к чувственному восприятию.

Цзи Юнь не дает описания внешности своих персонажей; исключение делается для женщин, но и в этом случае перед нами не индивидуализированный портрет, не развернутое описание, а стандартная фраза — «красавица, какой во всем государстве, пожалуй, не было равных» (№ 1039); «женщина, нарумяненная и напудренная, как на картине» (№ 58); «красоты, подобной ее, не бывало на свете» (№ 218) и т. п.

Детали описания обстановки, жилищ персонажей (которые часто являются метафорическим выражением характера и в китайском романе этой поры дополняют характеристику персонажей [107]) у Цзи Юня почти отсутствуют. Такие фразы, как: «Дед мой... был человеком высокой нравственной чистоты. В кабинете его столы и тушечницы были изысканностроги, книги, картины — все находилось в строгом порядке. Двери он держал на запоре и впускал только близких» (№ 58), свидетельствующие о том, что этот прием характеристики был известен Цзи Юню, очень редки в собрании его рассказов. Кстати, надо отметить, что и здесь это не столько описание жилища персонажа, сколько подготовка к необычайному происшествию: в запертом и недоступном чужим людям кабинете деда сидит красивая женщина, которая оказывается лисой-оборотнем.

К чистым деталям можно отнести лишь подробное описание того, как вела себя женщина, решившая притвориться духом повесившейся, чтобы напугать шедшего за ней ночью мужчину: «Ли-цзе спряталась под большим тополем, росшим у старой могилы, опустила за пазуху свои головные шпильки и серьги, обвязала снятым поясом горло, распустила волосы, высунула язык, выпучила глаза и, уставившись неподвижным взглядом прямо перед собой, стала ждать...» (№ 106); здесь каждая емкая деталь «работает»: тополь рос у могилы, в месте, где скорее всего можно повстречать беса; дух покойницы не может носить шпильки и серьги, их пришлось снять; пояс взялся не откуда-нибудь, а снят с себя женщиной и т. д., все это создает впечатление реальности «призрака» и объясняет испуг мужчины, сошедшего с ума после этой встречи.