Юань Мэй - Новые записи Ци Се, или о чем не говорил Конфуций

В большинстве случаев Юань Мэй заимствует рассказы Цзи Юня без ссылок на источник; только в трех из одиннадцати заимствованных рассказах — № 608, 877 и 878 (у Цзи Юня соответственно № 30, 219 и 235) — Юань Мэй упоминает имя Цзи Юня в таком контексте: «Когда академик Цзи Сяо-лань был инспектором училищ в провинции Фуцзянь...», «Когда господин Цзи Сяо-лань находился в Урумчи...» и «Когда господин был в Урумчи...», т. е. во всех трех -случаях повествование от лица автора (Цзи Юня) заменено повествованием в третьем лице. Стремлением снять авторское «я» можно объяснить и то, что в рассказе № 876 (Цзи Юнь, № 188) Юань Мэй снимает первую часть фразы Цзи Юня: «Покойный мой дядя, господин И-ань» — и ограничивается упоминанием имени рассказчика с добавлением фамилии: «Цзи И-ань»; этим же, видимо, объясняется и то, что в начале рассказа № 875 (Цзи Юнь, № 154) Юань Мэй снимает упоминание о бабушке Цзи Юня, от лица служанки которой ведется повествование: рассказ дан у него от третьего лица. К такому же роду замен следует отнести и концовки рассказов № 869 (Цзи Юань, № 9) и № 877 (Цзи Юнь, № 219), в которых Юань Мэй отказывается от заключительных фраз Цзи Юня, вводящих автора в повествование.

Текстуальное сравнение рассказов, взятых Юань Мэем из коллекции Цзи Юня, приводит к некоторым любопытным выводам. В тех случаях, когда заимствованный рассказ лишен дидактической нагрузки, Юань Мэй ограничивается незначительными изменениями; так, например, в рассказе № 868 (Цзи Юнь, № 3) Юань Мэй в характеристике персонажа вместо «твердый характер» пишет «прямодушный» и к фразе «Это жилище писателя» добавляет слова: «Нельзя входить». В рассказ № 872 (Цзи Юнь, № 107) Юань Мэй вводит место действия — Баодин, отсутствующее у Цзи Юня.

Иногда Юань Мэй сокращает излишние, с его точки зрения, подробности; так, он снимает библиографические детали в начале и конце заметки № 874 (Цзи Юнь, № 119); в рассказе № 878 (Цзи Юнь, № 235) выбрасывает заключенные у Цзи Юня в скобки пояснения: «Урумчи находится к северу от Тяньшани, поэтому и говорят — Наньшань — Южные горы» — и местное, диалектное наименование разбойников. Кроме того, он снимает заключительную фразу рассказчика («Из всех виденных мною в жизни необычайных вещей эта — самая странная»); заменяет концовку Цзи Юня [«В Тай-пин гуанцзи я нашел запись о старом монахе, который видел бессмертного, поймавшего летающего по небу якшу. Якша был красивой женщиной. Не принадлежали ли те, кого видел Цай, к этой категории?» [206]] фразой: «Некто сказал: Это летающие по небу якши превратились в женщин».

Такой способ цитации [207], элиминирующий географические, этнографические и библиографические детали, носит уже принципиальный, а не случайный характер, так как Юань Мэй, видимо, стремится избавить повествование от излишних «ученых» подробностей [208].

Но наиболее значительными и важными представляются нам те изменения, которые Юань Мэй вносит в заимствованные им дидактические рассказы Цзи Юня. Даже в анекдоте о лисе, побившей своего мужа (Цзи Юнь, № 188 — Юань Мэй, № 876), снята заключительная сентенция рассказчика: «То, что лисы сумели смехом умерить гнев, это прекрасно!»

В рассказе Цзи Юня № 154 (Юань Мэй, № 875) Юань Мэй последовательно снимает психологические подробности в описании внутреннего состояния духа мертвого, который не может забыть жену и ребенка и приходит в полное отчаяние, узнав о решении жены вновь выйти замуж. Не ограничиваясь этими операциями с текстом, Юань Мэй снимает всю концовку, содержавшую двойное назидание (реакцию другой молодой вдовы на рассказ о том, что произошло с покойным мужем ее соседки, и авторскую сентенцию), и тем самым как бы дискредитирует моралистическую концепцию Цзи Юня, лишенную для него всякого интереса.

Еще большие изменения в текст Цзи Юня внесены Юань Мэем в рассказе № 873 (см. перевод); объединив в нем два рассказа Цзи Юня (№ 114 и 118), Юань Мэй дал свою концовку, причем, если Цзи Юнь, по существу, уклоняется от окончательной оценки описываемых им ситуаций, концовка Юань Мэя (составляющая вообще исключение в его рассказах) носит не морализующий, а эмоциональный характер.

Различие установок и целей Юань Мэя и Цзи Юня, наглядно демонстрируемое даже выбранным Юань Мэем способом цитации (не говоря уже о его собственных рассказах в сопоставлении с произведениями Цзи Юня), определяет разную степень авторского вмешательства в рассказ, разное соотношение повествования и «морали» в произведениях двух этих писателей.

Если в коллекции Цзи Юня дидактические произведения составляют 42% всего материала, то в коллекции Юань Мэя процент дидактики значительно ниже (27,31). При этом необходимо учитывать, что выделение дидактических произведений из корпуса коллекции «Новые [записи] Ци Се» гораздо более условно и произвольно, чем из сборников Цзи Юня, так как многие рассказы Цзи Юня содержат морализующие концовки, авторские назидания [209]; у Юань Мэя же нравственный урок, который может извлечь из повествования читатель, заключен в самом сюжете и не бросается в глаза, видимо не являясь существенным в рассказе для его автора.

В рассказах Цзи Юня сверхъестественные персонажи выполняют определенные, устойчивые функции, верша суд над поступками людей, карая дурных, вознаграждая хороших. Сравнение двух рассказов (Цзи Юнь, № 10 и Юань Мэй, № 995), написанных на одну и ту же тему, подтверждает наблюдение о том, что у Цзи Юня сверхъестественные силы постоянно следят за поведением людей, от них никуда не укроешься, и если сами люди (соседи, чиновники) не могут или не хотят реагировать на добрые или злые поступки человека, то есть всевидящие и всезнающие силы, от суда которых человеку никуда не уйти. В рассказе Цзи Юня Яньло-ван, холодно и насмешливо принявший крупного сановника, который всю жизнь думал только о самом себе, выказывает необычайное уважение простой деревенской старухе, потому что эта старуха за всю свою жизнь «никому не причинила вреда ради личной выгоды, а ведь корысть движет всеми, даже мудрецами и вельможами». Рассказ кончается нравоучением автора: «Как бы ни была темна и неясна душа человека, духи и бесы в ней все углядят; и мудрецу, если он думает лишь о своей личной выгоде, не избежать наказания. И разве не верно то, что говорится в „Поучении правителю“!» [210].

А в «Поучении правителю» («Книга песен», III, 3, 2) сказано: «Будь же таким и тогда, как заходишь в покой; /Перед отверстием в крыше своей не красней, / Не говори, что не видно, каков ты под ней, / И что никто за тобой не следит» [211]. Ссылкой на эти слова Цзи Юнь как бы говорит: в месте, где человеку кажется, что его никто не видит, он должен вести себя так, словно за ним непрестанно следят сверхъестественные силы, контролирующие его поведение. Эта точка зрения была вообще широко распространена в старом Китае. Так, например, даосский патриарх Ли Чан-лин (ум. в 1108 г.) писал, что за действиями и мыслями людей постоянно следят духи извне и внутри самих людей ( сань ши шэнь — три духа тела, живущих внутри человека), сообщающие Небу о проступках человека; то же делает и бог домашнего очага (Цзао-ван) в последний день каждого месяца [212].