Зийа Нахшаби - Книга попугая

Царь приказал передать ему сына, ученый отвел его к себе и тотчас же приступил к урокам. Вычистил он крышу и двери, пол и стены своего дома и повсюду изобразил в этом помещении разные науки. С одной стороны он изобразил небесный свод, знаки зодиака, звезды и планеты; с другой стороны — пост, предписания закона и положения при молитве; в одном месте расписал различные виды болезней и основы лечения как частного, так и общего, пульс и его признаки; в другом описал аскетизм, свойства третичные и четвертичные, отраженные и природные, так что во всех науках царевич приобрел познания и сведения и не осталось ни одной отрасли знания, которой мудрец не научил бы его. Когда врата зрелости были отверсты для него и тайны премудрости были раскрыты, он в несколько дней постиг все эти науки, воспринял все правила и основы. Прошло шесть месяцев, и ученый сказал: „О царевич, завтра я сведу тебя к его величеству и предложу испытать твои познания. О чем бы тебя ни спросили, ты должен дать разумный ответ, в чем бы тебя ни стали испытывать, ты должен хорошенько выполнить свою задачу, чтобы и ты удостоился похвалы, и я заслужил одобрение. А теперь пойдем, я погляжу в твой гороскоп, чтобы в удачное время свести тебя к царю, в счастливое время поцеловать царскую руку“.

Не успел мудрец взять астролябию и устремить взор на его гороскоп, как тотчас же разорвал на себе одежды и поднял крик: „О царевич, если сотнями хитростей я избавил тебя от одной беды, то вижу я, что тебе угрожает сотня других бед. Эти семь дней будут для тебя столь опасны, что в течение этого времени можно даже опасаться за твою жизнь, страшиться твоей погибели. Спасение же для тебя возможно только в одном, а именно: ты не должен давать ответов, не должен раскрывать рта, всю неделю не должен произносить ни единого слова. Если же ты вымолвишь хоть одно слово, ты вверишь жизнь свою твоему языку!“»

«На другой день, когда восседающий на слоне царь-солнце взял трон мира под свое управление, царевича свели к царю. Сколько его ни упрашивали, чтобы он молвил хоть слово, он ничего не отвечал. Царь сказал: „У нас укрепилось представление, что он учился у мудреца науке читать по звездам, а вместо того, чтобы научиться чему-нибудь, забыл он и все те слова, которые знал ранее“.

Визири и сотрапезники заметили: „Быть может, он стыдится собравшихся людей? Надо свести его в гарем, тогда он наверное заговорит“.

А в гареме была одна рабыня, которая уже много лет была пленена красою лица царевича. Сказала она царю: „Я много нянчилась с ним, и он питает ко мне большую привязанность. Если царь прикажет, я возьму его в свою комнату и попытаюсь узнать, в чем дело“. — „Прекрасно“, — ответил царь.

По приказу царя рабыня отвела царевича в свою комнату и начала рассказывать ему о своей любви. „Вот уже долгое время, — говорила она, — сердце мое пленено красою твоего лица и душа моя опутана узами твоих локонов. Но не могла я уловить удобного случая, чтобы поведать тебе историю любви моей, рассказать, как я терзаюсь страстью. Нынче судьба оказала мне поддержку, время помогло. Утоли же томимую жаждой душу мою свиданием с тобой!“

Когда царевич услышал эти речи, он взглянул на нее, как лев смотрит на газель или сокол на куропатку, и в страшном гневе вышел из ее покоев.

Рабыню охватила дрожь: „Что за ошибку я сотворила, какой грех совершила!.. Ведь я, совершенно ничего не зная о его настроении, поведала ему о своих томлениях, раскрыла тайну, от которой исходит запах крови. Если он заговорит и расскажет все это царю, каково же будет мое положение… К чему приведет мое дело… Раньше, чем он успеет заговорить и разорвать покров моей чести, надо мне придумать какое-нибудь средство и взвалить на него свой грех“.

Она тотчас же изорвала свои одежды, исцарапала голову и лицо, взывая о помощи, предстала перед царем и сказала: „Хорош же у тебя сын! Прекрасное у тебя порождение!.. Он хотел заняться со мной любовной игрой, разделить ложе со своей кормилицей! Я по приказу царя отвела его в свои покои, заговорила с ним как родная мать: „О драгоценный камень царственной россыпи! О жемчужина раковины царя царей! Что же ты молчишь, почему не говоришь ни слова?“ Он же повел такую речь: „Я Маджнун твой, будь моей Лайлой [58]! Стал я Фархадом [59]твоим, будь же моей Ширин [60]! Овладевшая мною любовь к тебе навесила замок на мои уста, страстные мечты о тебе наложили на мои губы печать молчания“. Сказал он несколько слов в таком роде и посягнул на меня, и, если бы я не подняла отчаянный крик и не начала бранить и поносить его, несомненно подол моей чести был бы замаран грязью разврата, он запачкал бы одежды моей невинности нечистотой порока. Царь — это сама справедливость. Восстанови же права этой обиженной и потребуй ответа от этого безумца!“

Выслушав эти слова, царь некоторое время колебался и раздумывал, а затем молвил: „Хоть он и сын нам, но для царей нет ничего дороже справедливости. Сегодня мы должны пожертвовать всем ради справедливости и потребовать ответа от этого развратника…“

Затем он повелел, чтобы царевича тотчас же казнили и окрасили плаху его кровью. А у того царя было семь визирей. Первый из них сказал палачу: „Помедли немного с этим делом, а я пока схожу к царю и потрясу цепь советов. Быть может, он смягчится благодаря этим моим речам и ребенок этот спасется из пучины погибели“.

Визирь предстал пред троном, бросающим тень подобно трону небесному, пред опирающимся на небеса креслом царя и сказал: „Его величеству хорошо известно, что последствия торопливости пагубны и завершение поспешности достойно порицания. Нельзя совершать дела, не обдумав их, нельзя убивать сына на основании речей невежды. У женщин в каждом слове скрывается хитрость, под каждым указанием таится предательство. Разве до слуха его величества не доходил рассказ об одной жене и красильщике?“ — „Как же это было?“ — спросил царь.

„Как-то раз, — начал свой рассказ визирь, — некая женщина любила красильщика. То она ходила к нему, то красильщик к ней. А у этого красильщика был в учениках один красивый юноша, чрезвычайно прелестный и крайне изящный. Как-то довелось красильщику послать этого ученика за женщиной. Женщина почувствовала к юноше страсть и предалась с ним любовным утехам. Красильщик увидел, что ученик долго не возвращается, взял меч и пошел в дом той женщины. Та, заметив приближение красильщика, спрятала ученика в углу, а сама пошла к дверям. Красильщик повел такую речь: