Зийа Нахшаби - Книга попугая

Пришел слуга и повел его к хозяину. Когда хашимит увидел, в каком состоянии багдадец (не дай никому Аллах такой муки!), сердце его сжалось, слезы закапали у него из глаз, и он спросил: „В чем дело? Что с тобой случилось?“

Багдадец поведал ему обо всем случившемся, рассказал всю свою историю. Всех присутствующих охватило горе, и все начали издавать горестные вопли».

«Затем юноша-хашимит дал клятву: „Клянусь, что с того дня, как я купил эту рабыню, я не прикасался к ней и рукой и не услаждался ее пением. Поистине, она целые дни лила слезы. Как же можно было наслаждаться ее пением? Но раз дела ваши обстоят так и горе ваше столь велико, успокойся, ибо я всегда стремился поддержать падающего и поднять упавшего. Я даю тебе клятву, что как только мы прибудем в Басру, я отпущу эту девушку на волю, дам ее тебе в жены и позабочусь о средствах существования для вас“.

Когда девушка услышала это, жизнь снова вернулась в ее омертвевшее тело. Через некоторое время она попросила вина и запела так сладостно, что взволновалась река и развеселились птицы и рыбы.

Несколько дней провели они вместе. Как-то раз ладья пристала к берегу какого-то острова. Все занялись своими делами, и багдадец тоже сошел на берег, чтобы удовлетворить свою физическую потребность. Некоторое время бродил он по степи, а когда возвратился назад, то увидел, что друзья его уехали, а его позабыли.

Остался он там в одиночестве, без сил — снова вернулось горе, снова беда посетила его».

Поистине, кто может примириться с превратностями времени и злобою судьбы!

«Испив вина горестей и осушив чашу забот, пришел он в Басру. Он увидел большой город, огромное поселение. Несколько дней блуждал он по улицам, но так и не встретил никого из слуг юноши-хашимита.

Как-то раз сидел он возле лавки бакалейщика, и тот сказал ему:

„Если ты согласен вести запись моих приходов и расходов, я буду давать тебе каждый день по дирхему“.

Юноша согласился и начал вести записи приходов и расходов бакалейщика. Хозяин, убедившись в его порядочности и заметив его честность, дал ему в жены свою дочь. Но юноша постоянно грустил и тосковал, ни на одно мгновенье не мог отделаться от томления и тревоги.

Как-то раз он увидел одного из слуг хашимита, слуга тоже признал его, чрезвычайно обрадовался и повел его к своему хозяину. Хашимит горячо приветствовал его, оказал ему почет и сказал: „С того дня, как ты расстался с моей ладьей, я подозревал, что с тобой случилось несчастье или тебя разорвал дикий зверь. Прибыв в Басру, я обратился к твоей рабыне с такой речью: „Я дал обет твоему хозяину, что подарю тебя ему, как только приеду в Басру. Теперь он исчез, и я не знаю — жив ли он или умер. Что ты теперь будешь делать?“ — „Разреши мне где-нибудь в углу сделать могилу с его именем, — ответила она, — и постоянно жить возле нее“. Так она и сделала. В такой-то обители сделала могилу с твоим именем, облачилась в черное платье и молится за тебя“. — „Сведите меня на мою могилу, — молвил багдадец, — чтобы я при жизни мог посетить мою могилу и всю жизнь до конца молиться за ту, кто молилась за меня“.

Как только он подошел к своей могиле, девушка тотчас же признала его. И возлюбленный и возлюбленная испустили радостный вопль, оба томимые страстью зарыдали.

Затем хашимит дал ему девушку и подарил пятьсот дирхемов, чтобы жизнь его шла в покое и проходила в довольстве.

На другой день багдадец пошел к бакалейщику и рассказал ему всю свою историю, вернул брачный дар его дочери, с согласия бакалейщика расстался с ним и всю жизнь до конца прожил со своей возлюбленной».

Дойдя до этих слов, попугай обратился к Худжасте с такой речью:

«О хозяйка, так как верность желавшего и желанной были равны, они в конце концов встретились и до конца жизни не разлучались. Если верность твоего друга равна твоей верности, дело ваше удастся и вы тоже встретитесь. Но только верность нужно искать у возлюбленной, не у любящего, искренность нужно ждать от влюбленного, не от любимой. Ты влюблена, он — друг твой, ты — любящая, а он любимый. Покажи свою верность, встань, ступай к нему и не заставляй дольше ждать истомленного ожиданием».

Худжасте хотела последовать его совету, но неверный день разорвал покров зари, утро показало свой сверкающий лик, и идти было уже невозможно…

Когда старушка-солнце скрылась в куполе запада, а юноша-месяц вышел из портика востока, Худжасте с мрачным лицом и отчаянием в сердце, наружно в волнении, а внутренне в смятении, пришла к попугаю.

«О хозяйка, — спросил он, — почему ты так мрачна? Почему ты так нахмурилась? Сегодня ночью надо пойти в дом к другу, надо посетить покои возлюбленного, а к друзьям не годится приходить с мрачным лицом, нельзя строить кислую гримасу, сидя с друзьями. „Будь благоразумен, а не мрачен“, — говорят арабы».

«Нет для человека лучше украшения, чем ясное чело, нет для женщины капитала дороже веселого нрава. Лишь из-за мрачности своих жен те два младших брата состарились раньше старости, а старший брат только из-за веселого нрава своей жены и под старость остался молодым». — «А как это было? — спросила Худжасте. — Кто были эти братья — молодой, средних лет и старший?»

«Говорят, — отвечал попугай, — жил-был некогда один пахарь. Гонял он по полю пару волов и сеял зерно в сердце земли. Вдруг от удара плуга раскрылась яма, начали копать, и нашли колодец. В колодце этом было несколько колосьев пшеницы — каждый колос величиною с конский хвост, а каждое зерно — с персик. Все эти колосья отнесли к царю города.

„Мне хотелось бы точно и определенно знать, — сказал царь, — в какую эпоху росли такие колосья на ниве мира“. — „В таком-то городе, — сказали ему, — есть древний-предревний хлебопашец. Возможно, что ему это известно и что эти обстоятельства от него не сокрыты“.